Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

«Рубка леса. Рассказ юнкера» появился в печати с посвящением Тургеневу[757]. Однако, в отличие от «Записок охотника» в целом и «Касьяна» в частности, «Рубка леса» нацелена не на «рациональное» использование повествовательных ресурсов романтизма, а скорее на их обличение, отвержение и «выкорчевывание». Таким образом не только освобождается площадь для новых видов культурных растений, удобряется почва для новых посадок. Поэтому, на наш взгляд, «Рубка леса» является программным произведением раннего реализма.

Рассказ начинается в стиле сухого отчета, не лишенного, однако некоторой загадочности. Рассказчик сообщает о назначении его как командующего взводом в колонну на рубку леса и о своем тревожном волнении перед опасностью. Для непосвященного читателя остается загадкой очевидная нестыковка между хозяйственно-снабженческой операцией рубки леса и напряженным «ожиданием дела». Между тем повествование переходит к насыщенному деталями описанию солдатского быта, подготовки артиллерии, выступления пехоты и прибытия на место.

Справа виднелись крутой берег извилистой речки и высокие деревянные столбы татарского кладбища; слева и спереди сквозь туман проглядывала черная полоса. Взвод снялся с передков. Восьмая рота, прикрывавшая нас, составила ружья в козлы, и батальон солдат с ружьями и топорами вошел в лес. Не прошло пяти минут, как со всех сторон затрещали и задымились костры, рассыпались солдаты, раздувая огни руками и ногами, таская сучья и бревна, и в лесу неумолкаемо зазвучали сотни топоров и падающих деревьев[758]

.

Слаженное продвижение военной машины и вынужденное бездействие артиллерии заставляют повествователя отвлечься от происходящего. Во второй главе тон рассказа меняется. Поначалу может показаться, что перед читателем физиологический очерк[759]. Однако буквально с первых же слов повествование оборачивается ироническим обыгрыванием художественных приемов этого жанра. Как бы забавляясь и пытаясь перебороть страх отвлеченным и напускным цинизмом, рассказчик подразделяет солдат на три типа: покорных, начальствующих и отчаянных. Их он в свою очередь разделяет на подвиды: покорных хладнокровных и покорных хлопотливых; начальствующих суровых и начальствующих политичных; отчаянных забавников и отчаянных развратных

[760].

Кажется, ирония Толстого отсылает здесь к приему ботанической (лесохозяйственной) таксономии и направлена скорее на обезличивающее описание солдат как ресурса. Это отвлеченное введение разнообразит повествование и подает рассказчику повод к пристальному описанию солдат своего взвода: шести судеб и шести индивидуальных характеров, в той или иной степени подпадающих под типизацию, но вместе с тем выходящих далеко за рамки любой уравнивающей систематизации. Таким образом поэтика физиологического очерка утверждается, подрывается и утверждается снова – но уже как субъективная действительность, не претендующая на объективную реальность[761]

.

В процессе описания незаметно задается и одна из основных сюжетных линий рассказа, развивающаяся вокруг одного из солдат – Веленчука, который описан несколько подробней остальных: «Веленчук принадлежал к разряду покорных хлопотливых. Он был малороссиянин родом, уже пятнадцать лет на службе и, хотя невидный и не слишком ловкий солдат, но простодушный, добрый, чрезвычайно усердный, хотя большей частью некстати, и чрезвычайно честный»[762]. Образ «малоросса» Веленчука выведен как очередная ироническая отсылка к раннему реализму – натуральной (гоголевской) школе и ее основополагающему тексту, повести «Шинель»[763]. Как и в случае Башмачкина, фамилия Веленчука, подчеркивающая его низкий социальный статус, каламбурно произведена от обуви – валенка. Кроме того, Веленчук владеет распространенными солдатскими ремеслами – портняжным и сапожным. Сюжет рассказа завязывается в тот момент, когда он берется шить шинель для фельдфебеля.