Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

В отличие от Тургенева и Толстого, Мельников-Печерский открыл российской общественности другой лес, заволжский – бескрайний и дикий, но вместе с тем культурно разнообразный, населенный разными этническими и социальными группами[780]. Мельников-Печерский четко, со статистической аккуратностью чиновника и этнографа, уловил в романе «В лесах» исчезающее под натиском железных дорог и пароходов многообразие культур и хозяйственных традиций Заволжья. Этот эколого-культурный биотоп подвергся под пером автора вторичной и окончательной, литературной консервации. «В лесах» – это обширный, несколько хаотичный архив, содержащий в себе почти сырой этнографический материал, статистические данные, исторические материалы и – в одном ряду с ними – подлежащий литературной обработке фольклор. Разнообразие стилистических приемов отражается во множестве сюжетных линий, разбегающихся в разные стороны, как лесные тропинки.

Разворачивая перед читателем в начале романа панораму Заволжья и вырисовывая главного персонажа, Патапа Максимовича Чапурина, рассказчик как бы подчеркивает экосоциальный баланс, некий симбиоз между природными богатствами заволжских лесов и их традиционным пользованием. Здесь одновременно обнаруживается и «русскость» Заволжья, и его свобода от внутренней колонизации Центральной России:

Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, – какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина. ‹…› Леса заволжанина кормят. Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, ведра, ушаты, кадки, лопаты, коробья, весла, лейки, ковши – все, что из лесу можно добыть, рук его не минует. И смолу с дегтем сидит, а заплатив попенные, рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна, брусья, шесты, дрючки, слеги и всякий другой лесной товар. Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживал. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: «Честней под оконьем Христовым именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть». И правда[781]

.

«И правда»: подобные авторефлексивные заявления рассказчика, соглашающегося с народной молвой, как бы подчеркивают чувство «народного экономического реализма» – бытовой культуры, зашифрованной в фольклоре и расшифрованной, описанной и архивированной рассказчиком, этнографом-реалистом. В этой повествовательной экономике разнородные нарративные модусы – географическое описание, народное предание, описание народных промыслов и народная молва – предстают равноправными элементами всеобобщающего реализма. Фантастические сказочные элементы оборачиваются у Мельникова-Печерского такой же частью действительности, как и экономическая статистика. Ресурсы традиционных повествовательных традиций обретают новую жизнь в научно-административной повествовательной среде.

О принадлежности главного героя к старообрядчеству рассказчик упоминает в начале как бы вскользь: «Патап Максимыч с семьей старинки придерживался, раскольничал, но закоснелым изувером никогда не бывал. ‹…› Притом же у него расколом дружба и знакомство с богатыми купцами держались, кредита от раскола больше было»[782]. Тем самым обозначается основной повествовательный фон романа: культура и экономика старообрядчества[783]

. Главная коллизия первой части романа заключается именно в том, что Чапурин, крепкий старообрядческий купец, поднявшийся на региональных рынках и промыслах, попадается на авантюру раскольничающего странника, который посулил ему золотые прииски в Заволжье, чтобы выманить у него крупную сумму. Чапурин, странник Стуколов и еще один посвященный в план купец, Дюков, отправляются зимой в Красноярский скит.

Намеченные в завязке мотивы и сюжетные линии достигают кульминации в 15‐й главе, под конец первой части романа. Открывается глава описанием глухих заволжских лесов, красот нетронутой природы и полускрытых опасностей этой экосистемы, закодированных в народных приметах и преданиях: