Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

В своем исследовании творчества Толстого в этот период Эйхенбаум проницательно отмечает, что поиски Толстым альтернативной концепции любви не только имели глубоко личное значение, но и были вызваны духом времени, как в социально-политическом смысле («женский вопрос»), так и в литературно-философском (попытками найти альтернативу романтической концепции любви в эпоху реализма): «Вместе со своим веком, хотя и по-своему, он имеет тенденцию снизить, упростить само понятие „любви“, совлечь с нее всякую романтику, раскрыть механизм ее зарождения и развития»

[985]. Следует добавить, что в поисках такого механизма Толстой обращается к современными научным (или квазинаучным) теориям. В случае «Семейного счастья», как убедительно доказал Эйхенбаум, Толстой опирается на идеи Жюля Мишле, изложенные им в трактате «L’ Amour» (1858)[986]

. Согласно этой теории, потребность в стабильном браке естественно заложена в человеке: это доказывает наличие брака у высших животных, брака, основанного не просто на любви к потомству, но и на любви друг к другу. Если у животных такие браки в силу внешних причин (поиски пищи, сезонные изменения и т. п.) часто распадаются, у людей они могут быть стабильны, несмотря на то что разнообразие необходимо для поддержания чувства: как утверждает Мишле, «пламя горит только при условии перемены». Природа, однако, распорядилась так, что женщина постоянно варьирует свой образ; «в одной женщине содержится тысяча»[987]. Благодаря разнице в возрасте между мужем и женой (в идеале муж должен быть старше жены на 7–10 лет, согласно Мишле), в течение их совместной жизни жена исполняет разные роли по отношению к мужу, который любит ее сначала как дочь, потом как сестру, и наконец как мать; таким образом, его любовь к ней принимает разные формы, но по сути никуда не исчезает.

История любви Сергея Михайловича и Маши у Толстого действительного во многом напоминает схему Мишле. Тем не менее стоит отметить одно важное отличие: если в центре теории Мишле лежит идея новизны и перемены как гарантии «семейного счастья», Толстой в изображении отношений своих героев подчеркивает как раз обратное: их связь основана на узнавании и привычке. Сергей Михайлович – «близкий сосед» Маши и друг ее покойного отца, человек, которого она «с детства привыкла любить и уважать» и которого все домашние «любили по привычке» (5: 68). В первой части романа, в сцене, которая приводит к их металитературному объяснению в любви, Маша прямо заявляет: «Вы знаете, что я привыкла к вам и люблю вас» (5: 95). В конце последнего разговора супругов, который, как мы видели, становится началом новой фазы их любви, Сергей Михайлович целует Машу в голову, и она осознает, что «не любовник, а старый друг целовал» ее. Хролонологически Толстой еще не мог быть знаком с теорией Сеченова, но очевидно, что ему близка идея последней фазы любви, которую ученый вскоре опишет как «любовь по привычке – дружба», поскольку эта идея отвергает романтическую концепцию поэтической страсти как основы стабильного союза.

В своем трактате «L’ amour» Мишле предупреждает читателей, что «любовь – это не одноактная драма», а последовательность разных периодов, или «эпопея»[988]

. Интересно, что именно в своем романе-эпопее «Война и мир» Толстой пытается изобразить ту фазу любви, которая осталась за пределами хронологии «Семейного счастья». Вопрос о том, насколько удачной оказалась эта попытка, остается открытым: отсутствие традиционной концовки в «Войне и мире» воспринималось критиками и как недостаток романа, и как удачная инновация автора[989]. Мари Семон, например, интерпретирует «семейный» эпилог «Войны и мира» – этот «конец бесконечного романа» (le roman interminable), по выражению исследовательницы, – скорее как подготовку к «Анне Карениной», чем окончание «Войны и мира», то есть как начало нового проекта, а не окончание предыдущего[990].