Читаем Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование полностью

Изначально «Взбаламученное море» задумывался как роман о жизни типичного молодого человека, современника Писемского, принадлежащего к тому же социальному слою, что и сам писатель. Практически в полном соответствии с планом, роман охватывает девятнадцать лет из жизни героя, амбициозного мелкопоместного дворянина Александра Бакланова. В начале романа он – впечатлительный юный наследник богатого имения, к финалу же он превращается в разочарованного в жизни, обанкротившегося человека средних лет. Каждая часть романа описывает определенную стадию в жизни героя: из молодого барчука он становится студентом, затем чиновником и, наконец, запутавшимся в политических идеях радикалом. Центральная любовная линия служит метафорой бесцельно растраченной жизни Бакланова: он поочередно то любит, то бросает свою кузину Софи, которая, в свою очередь, часто предпочитает ему более удачливых и богатых поклонников. Десятки второстепенных персонажей (родственники, прислуга, однокурсники, коллеги и пр.) и их переплетающиеся сюжетные линии служат фоном для истории Бакланова, рисуя широкую картину российского общества 1850–1860‐х годов.

Действие романа разворачивается в период с 1843 по 1863 год, и его финальные перипетии, таким образом, максимально приближены к настоящему для Писемского и его читателей времени. Столь крепкая привязка к современности и одновременно оглядка на предшествующие десятилетия и позволили писателю представить на суд публики художественное произведение, содержащее его размышления о современном политическом и общественном кризисе и его причинах. Описание судьбы Александра Бакланова создавалось Писемским как пример жизненной траектории «человека сороковых годов»[1045], пытающегося достичь успеха в современной автору реальности 1860‐х годов. Бакланов пытается выстроить жизнь и карьеру по понятной ему схеме: сначала по протекции богатого родственника он устраивается на чиновничью службу, но не сходится характером с начальством. Потом выгодно женится и начинает заниматься имением жены, но вскоре ошибочно инвестирует ее состояние в акции обанкротившегося предприятия и сам становится банкротом. Понимая, что старыми методами в новом обществе успеха не добиться, Бакланов решает последовать модным тенденциям – и отправляется в Петербург открывать литературный журнал.

Именно в главах, описывающих пребывание Бакланова в столице, впервые во «Взбаламученном море» появляется Писемский-персонаж (далее «Писемский») – он сопровождает героев в их приключениях в Петербурге на протяжении нескольких глав. «Писемский» помогает Бакланову устроить литературный вечер, сопровождает его на приемы, прогулки и даже тюремный допрос, заигрывает с Софи и обсуждает политику и искусство с героями, их друзьями и родственниками.

Ранее в главах романа, описывающих службу Бакланова в провинциальных следовательских комиссиях, автор-повествователь декларировал: «Город, выбранный нами в настоящем случае, совершенно идеальный и несуществующий. Лица, в нем выведенные, тоже совершенно вымышленные…»[1046] Однако в пятой части романа выясняется, что это утверждение больше не верно: «В Знаменской гостинице есть прекрасная читальная комната. Бакланов велел ее приготовить для своего вечера. ‹…› На этот вечер, вместе с прочими гостями, был приглашен и автор сего рассказа. Извиняюсь перед читателем, что для лучшего разъяснения смысла событий я, по необходимости, должен ввести самого себя в мой роман: дело в том, что Бакланов был мой старый знакомый»

[1047]. Напоминая читателю о знаменитой фразе из «Евгения Онегина» «Онегин добрый мой приятель»[1048]
(Бакланов и сам живет в мире цитат и разговаривает фразами из популярных произведений), автор-повествователь здесь сливается с фигурой «автора сего рассказа» и становится второстепенным героем собственного романа. Такое слияние создает сложную, непоследовательную картину пересекающихся «мира рассказчика» и «мира рассказа».

Теория метанарратива[1049] определяет такой тип повествования как «металепсис»[1050], то есть пересечение нескольких онтологических уровней повествования. Кто из героев обитает в том же поле реальности, что и читатель: рассказчик? «Писемский»? Бакланов? Вопрос этот, умышленно или нет, остается на протяжении романа без ответа. Когда столичный визит героев подходит к концу, «Писемский» провожает Бакланова и Софи на вокзал, откуда они направляются в ее имение. Следующая, девятая глава начинается с фразы: «Перехожу снова к объективному способу», и персонаж «Писемский» больше не появляется на страницах романа. Таким образом, история пребывания героев в столице оказывается рассказана одновременно «объективным» (внешняя фокализация) и «субъективным» (внутренняя фокализация) способом, совмещение которых генерирует в тексте очевидную метафикциональность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

1941: фатальная ошибка Генштаба
1941: фатальная ошибка Генштаба

Всё ли мы знаем о трагических событиях июня 1941 года? В книге Геннадия Спаськова представлен нетривиальный взгляд на начало Великой Отечественной войны и даны ответы на вопросы:– если Сталин не верил в нападение Гитлера, почему приграничные дивизии Красной армии заняли боевые позиции 18 июня 1941?– кто и зачем 21 июня отвел их от границы на участках главных ударов вермахта?– какую ошибку Генштаба следует считать фатальной, приведшей к поражениям Красной армии в первые месяцы войны?– что случилось со Сталиным вечером 20 июня?– почему рутинный процесс приведения РККА в боеготовность мог ввергнуть СССР в гибельную войну на два фронта?– почему Черчилля затащили в антигитлеровскую коалицию против его воли и кто был истинным врагом Британской империи – Гитлер или Рузвельт?– почему победа над Германией в союзе с СССР и США несла Великобритании гибель как империи и зачем Черчилль готовил бомбардировку СССР 22 июня 1941 года?

Геннадий Николаевич Спаськов

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / Документальное
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии