Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Вы от романа, совершенно справедливо считаемого Вами за самого распространенного и прочного представителя современной художественной литературы, требуете дидактики, поучения, так как он может популяризовать всю необъятную массу сведений и многовековых опытов. Действительно, не связанный ни трудною формою чисто лирических произведений, ни строгою верностью событиям исторических повествований, ни тесными рамками драмы, роман свободней на ходу своем и может многое захватить и многое раскрыть. Но достигает ли он этого на практике, как только автор задал себе подобную задачу?[1022]

По мнению Писемского, «дидактика» в романе – теоретически неплохая идея, которая часто плохо реализуется на практике. Современные романы (здесь Писемский приводит в пример «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, опубликованный в том же 1863 году, что и «Взбаламученное море»), которые пытаются выполнить эту задачу, обречены, по мнению писателя, на «скорое и вечное забвение»[1023]. Тексты же «больших старых романистов», таких как Сервантес, Тобайас Смоллет, Вальтер Скотт, Жорж Санд, Пушкин и Лермонтов, Писемский называет «поэтическими» и считает, что этим авторам удалось оказать сильное воздействие на читателей, при том что изначально они не ставили себе такой задачи. Примером особо неудачного обращения к дидактике в художественном тексте для Писемского служит Н. В. Гоголь, «сбитый с толку разными своими советчиками, лишенными эстетического разума и решительно не понимавшими ни характера, ни пределов дарования великого писателя»[1024]

.

С точки зрения самого Писемского,

…[роман] как всякое художественное произведение, должен быть рожден, а не придуман; что, бывши плодом материального и духовного организма автора, в то же время он должен представлять концентрированную действительность: будь то внешняя, открытая действительность, или потаенная, психическая. Лично меня все считают реалистом-писателем, и я именно таков, хотя в то же самое время с самых ранних лет искренно и глубоко сочувствовал писателям и другого пошиба, только желал бы одного, чтобы это дело было в умелых руках[1025].

Как показывают эти замечания, Писемский не отрицал, что роман как жанр может обращаться к политическим и идеологическим темам. Однако писатель предлагал пользоваться для оценки произведений, в которых «нет ни художества, ни художников, а есть только риторические крики», прежде всего эстетическими критериями[1026]

. Это частное, но репрезентативное суждение, чрезвычайно важное для понимания общей картины критической полемики 1860‐х годов о роли литературы в общественных процессах, не часто рассматривается в исследованиях, посвященных этому вопросу[1027]. Однако, как нам кажется, имеет смысл внимательно рассмотреть, о чем конкретно Писемский говорит в своей эстетической «исповеди»: анализ этого документа может отчасти объяснить причины возникновения столь очевидной разницы между теоретическими воззрениями Писемского и их практическим воплощением во «Взбаламученном море».

Ранее, в письме к А. П. Майкову 12 марта 1854 года, Писемский жаловался на критиков, которые в поисках социального смысла в романах не обращают внимание на их художественные качества: