«Трудный день выдался вчера во дворце», – заметила 5 февраля “Japan Times”[795]
, однако и следующий оказался не менее напряженным. Утром с микадо снова совещались руководители ключевых министерств, к которым на этот раз присоединились начальники Генерального и Морского штабов Ояма и Ито с заместителями. Каждый из приглашенных выступил с докладом, после обеда императора вновь посетил министр финансов Сонэ. В воскресенье 7 февраля микадо долго совещался с маркизом Ито и маршалом Ояма[796]. Маршал маркиз А. Ямагата впоследствии признал, что «принимая решение о начале военных действий против великой мировой державы, он был не вполне убежден в успехе». Если военно-морские силы сторон, по его словам, был примерно равны (что давало уверенность как самому маршалу, так и всем «заинтересованным лицам», что более опытный японский флот «не будет целиком уничтожен»), то общее соотношение сухопутных как 1:8 (полмиллиона штыков у Японии против четырех миллионов у России) и «лучшее, чем у Японии» вооружение армии противника внушали японскому командованию большие опасения. В целом, по словам Ямагата, готовя нападение на Россию, японские военные «не испытывали абсолютной уверенности в конечной победе»[797]. Как сообщает историк С. Окамото, руководители японской армии шансы на победу оценивали в 50 процентов, командование ВМФ готовилось к потере половины своих судов[798].Пока во дворце микадо предавались тяжелым размышлениям о военных шансах сторон, японские военно-морские силы были стянуты в Сасебо, где на борту броненосца «Миказа» всю ночь на 24 января (6 февраля) командующий вице-адмирал Того совещался с капитанами своей эскадры – как мы уже знаем, накануне адмирал получил приказ своего правительства напасть на русский флот[799]
. «Команду над крейсерами, – записал в этот день в своем дневнике японский военный моряк, – получают адмиралы Уриу и Камимура; еще неизвестно, как разделится эскадра»[800]. Офицерам было разъяснено, что Япония не будет заранее объявлять России войну, так как это «совершенно непонятный глупый европейский обычай»; другими словами, «мы вздуем вас, лишь только найдем удобный случай»[801]. Посланник Курино только-только заявил в Петербурге о разрыве дипломатических отношений, когда японские корабли уже вышли в поход. «Куда мы идем, – отметил автор дневника, – никому не известно», но двигался флот в направлении Кореи. Как позднее рассказывал офицер штаба командующего лейтенант Мацумура одному британскому адмиралу, на высоте корейского порта Мокпо «дивизия адмирала Уриу при громких криках “банзай” и под звуки музыки отделилась и пошла на Чемульпо. Того подал Уриу сигнал: “Желаю удачи в предприятии”»[802]. Как видим, подлинный смысл надвигавшихся событий для японских военных моряков был вполне очевиден – речь шла о развязывании вооруженного конфликта. Таким образом, ответ Петербурга на последние мирные предложения Токио, в сущности, никакой роли уже не играл – независимо от русского ответа, война началась[803]. На то, что военные действия фактически открылись в момент выхода японского флота из Сасебо, указывалось и в решении одного из японских призовых судов за 1904 г., и в позднейших комментариях японского же специалиста-правоведа[804].В 10 часов утра 26 января (8 февраля) в Порт-Артур из Чифу прибыл японский консул Мизуно[805]
в сопровождении «секретаря» Симидзу, дабы вывезти на родину всех желающих соотечественников. Визит был обставлен торжественно: консул был в парадном мундире и при орденах, а «секретарь» – во фраке и цилиндре. Наместник встречаться с японским визитером отказался, но тот и не настаивал – он-де хотел только «засвидетельствовать почтение». Хотя о разрыве дипломатических отношений было уже объявлено, японского консула пригласили за стол. Пока он завтракал в обществе генерала А.М. Стесселя, джентльмен в цилиндре, кстати, свободно изъяснявшийся по-русски, уточнил места стоянки судов на внешнем рейде Порт-Артура и нанес их на карту. После этого консул заспешил и, быстро покончив с формальностями, откланялся, сообщив, что направляется в Дальний. В действительности он двинулся прямо навстречу основным силам японского флота, которые подходили к острову Хайяндао, и высадил там своего «секретаря». К исходу дня 26 января (8 февраля) флот Того находился уже в 60 милях от Порт-Артура.