Читаем Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море полностью

«Трудный день выдался вчера во дворце», – заметила 5 февраля “Japan Times”[795], однако и следующий оказался не менее напряженным. Утром с микадо снова совещались руководители ключевых министерств, к которым на этот раз присоединились начальники Генерального и Морского штабов Ояма и Ито с заместителями. Каждый из приглашенных выступил с докладом, после обеда императора вновь посетил министр финансов Сонэ. В воскресенье 7 февраля микадо долго совещался с маркизом Ито и маршалом Ояма[796]

. Маршал маркиз А. Ямагата впоследствии признал, что «принимая решение о начале военных действий против великой мировой державы, он был не вполне убежден в успехе». Если военно-морские силы сторон, по его словам, был примерно равны (что давало уверенность как самому маршалу, так и всем «заинтересованным лицам», что более опытный японский флот «не будет целиком уничтожен»), то общее соотношение сухопутных как 1:8 (полмиллиона штыков у Японии против четырех миллионов у России) и «лучшее, чем у Японии» вооружение армии противника внушали японскому командованию большие опасения. В целом, по словам Ямагата, готовя нападение на Россию, японские военные «не испытывали абсолютной уверенности в конечной победе»[797]. Как сообщает историк С. Окамото, руководители японской армии шансы на победу оценивали в 50 процентов, командование ВМФ готовилось к потере половины своих судов[798]
.

Пока во дворце микадо предавались тяжелым размышлениям о военных шансах сторон, японские военно-морские силы были стянуты в Сасебо, где на борту броненосца «Миказа» всю ночь на 24 января (6 февраля) командующий вице-адмирал Того совещался с капитанами своей эскадры – как мы уже знаем, накануне адмирал получил приказ своего правительства напасть на русский флот[799]. «Команду над крейсерами, – записал в этот день в своем дневнике японский военный моряк, – получают адмиралы Уриу и Камимура; еще неизвестно, как разделится эскадра»[800]

. Офицерам было разъяснено, что Япония не будет заранее объявлять России войну, так как это «совершенно непонятный глупый европейский обычай»; другими словами, «мы вздуем вас, лишь только найдем удобный случай»[801]. Посланник Курино только-только заявил в Петербурге о разрыве дипломатических отношений, когда японские корабли уже вышли в поход. «Куда мы идем, – отметил автор дневника, – никому не известно», но двигался флот в направлении Кореи. Как позднее рассказывал офицер штаба командующего лейтенант Мацумура одному британскому адмиралу, на высоте корейского порта Мокпо «дивизия адмирала Уриу при громких криках “банзай” и под звуки музыки отделилась и пошла на Чемульпо. Того подал Уриу сигнал: “Желаю удачи в предприятии”»[802]
. Как видим, подлинный смысл надвигавшихся событий для японских военных моряков был вполне очевиден – речь шла о развязывании вооруженного конфликта. Таким образом, ответ Петербурга на последние мирные предложения Токио, в сущности, никакой роли уже не играл – независимо от русского ответа, война началась[803]. На то, что военные действия фактически открылись в момент выхода японского флота из Сасебо, указывалось и в решении одного из японских призовых судов за 1904 г., и в позднейших комментариях японского же специалиста-правоведа[804].

В 10 часов утра 26 января (8 февраля) в Порт-Артур из Чифу прибыл японский консул Мизуно[805] в сопровождении «секретаря» Симидзу, дабы вывезти на родину всех желающих соотечественников. Визит был обставлен торжественно: консул был в парадном мундире и при орденах, а «секретарь» – во фраке и цилиндре. Наместник встречаться с японским визитером отказался, но тот и не настаивал – он-де хотел только «засвидетельствовать почтение». Хотя о разрыве дипломатических отношений было уже объявлено, японского консула пригласили за стол. Пока он завтракал в обществе генерала А.М. Стесселя, джентльмен в цилиндре, кстати, свободно изъяснявшийся по-русски, уточнил места стоянки судов на внешнем рейде Порт-Артура и нанес их на карту. После этого консул заспешил и, быстро покончив с формальностями, откланялся, сообщив, что направляется в Дальний. В действительности он двинулся прямо навстречу основным силам японского флота, которые подходили к острову Хайяндао, и высадил там своего «секретаря». К исходу дня 26 января (8 февраля) флот Того находился уже в 60 милях от Порт-Артура.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Russica

Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Иван Петрович Павлов (1889–1959) принадлежал к почти забытой ныне когорте старых большевиков. Его воспоминания охватывают период с конца ХГХ в. до начала 1950-х годов. Это – исповедь непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В то же время читатель из первых уст узнает о настроениях в действующей армии и в Петрограде в 1917 г., как и в какой обстановке в российской провинции в 1918 г. создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА, что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», позже – к крестьянам-середнякам и сельским «богатеям»-кулакам, об атмосфере в правящей партии в годы «большого террора», о повседневной жизни российской и советской глубинки.Книга, выход которой в свет приурочен к 110-й годовщине первой русской революции, предназначена для специалистов-историков, а также всех, кто интересуется историей России XX в.

Е. Бурденков , Евгений Александрович Бурденков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события. Автор стремился определить первенство одного из двух главных направлений во внешней политике Советской России: борьбу за создание благоприятных международных условий для развития государства и содействие мировому революционному процессу; исследовать поиск руководителями страны возможностей для ее геополитического утверждения.

Нина Евгеньевна Быстрова

История
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

В монографии рассмотрены прогнозы видных представителей эмигрантской историографии (Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, Н. С. Тимашева и др.) относительно преобразований политической, экономической, культурной и религиозной жизни постбольшевистской России. Примененный автором личностный подход позволяет выявить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались его научные взгляды и проходила их эволюция. В книге раскрыто отношение ученых зарубежья к проблемам Советской России, к методам и формам будущих преобразований. Многие прогнозы и прозрения эмигрантских мыслителей актуальны и для современной России.

Маргарита Георгиевна Вандалковская

История

Похожие книги