Читаем Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море полностью

В своем манифесте японский император указал, что начинает войну «совершенно против своих ожиданий», возлагая всю ответственность за конфликт на Россию, которая, по его словам, «с самого начала не имела серьезных и подлинных мирных намерений»[786]. На следующий день в речи на парадном банкете по случаю очередной (2564-й) годовщины воцарения правящей династии микадо вновь заявил, что «прервать мирные переговоры с соседней великой державой» его заставили «обстоятельства, находящиеся вне нашего контроля»[787]. Что он имел при этом в виду, теперь сказать трудно, но посланник в Токио барон Р.Р. Розен и другие сотрудники российской миссии были убеждены, что мирные переговоры микадо действительно оказался вынужден прервать, но не из-за мифической неуступчивости Петербурга, а потому, что его правительство «было подавлено влиянием военных и шовинистских партий, которые требовали войны во что бы то ни стало»

[788].

Обстоятельства разрыва и своего отъезда из Японии барон Розен описал в газетном интервью, которое дал по дороге в Европу на французском пароходе «Yarra»: «6 февраля (24 января) меня вызвал к себе г. Комура (министр иностранных дел), который сообщил мне о разрыве. Министр мне сказал, что … советует мне, персоналу миссии и консульств уехать[789]. Я понял и уехал, даже не откланявшись микадо. Очень много говорили о числах, когда пришли последние дипломатические ноты. Вот истина: русская нота, которую наше правительство послало адмиралу Алексееву, была мне переслана 5 февраля (23 января)[790]

, я же получил ее лишь на следующий день после разрыва дипломатических сношений (т.е. 25 января / 7 февраля. – Д.П.) и вместе с тем получил целый пакет телеграмм из Петербурга. Все это было задержано японцами … Я сел на пароход в Иокогаме, куда меня привез экстренный поезд. В Иокогаму мы приехали в 11 часов ночи. На вокзале меня ждал конвой в 100 человек пехоты, который и сопровождал меня до парохода. Вступив на “Yarra”, я вздохнул полной грудью: “Наконец-то я на французской территории!”. Накануне моего отъезда из Токио толпа японцев окружила здание миссии, ревела, орала, стучала в окна и двери; полиции стоило немалого труда разогнать этих бешеных людей»[791].

Лондонская “Times” со слов собственного корреспондента в Токио отъезд российского посланника изобразила иначе: «Японские император и императрица направили сердечные прощальные послания и красивые подарки барону и баронессе Розен. Барон Розен, покидая вчера Токио, устроил грандиозный прощальный прием. Многие высокопоставленные японские чиновники явились пожелать ему счастливого пути, а вдоль пути его следования были расставлены войска»[792]. В редакционном комментарии британская газета недоумевала по поводу приведенных русским посланником сведений относительно времени получения им официального ответа российской стороны на последние японские предложения – с подачи Токио, к тому времени на Западе утвердилось мнение, будто депешу из Петербурга намеренно придержали не в Токио, как утверждал Розен, а в Порт-Артуре – в канцелярии российского наместника[793].

Независимо от того, кто задержал ответ Петербурга на пороге войны (и, таким образом, дал повод Японии упрекать Россию в намеренном затягивании переговоров), получалось, что в первые дни конфликта японская армия и флот действовали без санкции микадо и даже «против его ожиданий». На самом деле решение об открытии военных действий было принято в Токио не позднее 12 января 1904 г. по новому стилю[794]

, а 22 января (4 февраля) на совещаниях у императора были отработаны детали будущего нападения. На 9:30 утра этого дня микадо призвал председателя гэнро маркиза Ито Хиробуми и в течение двух часов совещался с ним с глазу на глаз. После обеда во дворец явились все пятеро гэнро в компании с ключевыми министрами – военным (Тераучи), морским (Ямамото), иностранных дел (Комура) и финансов (Сонэ) во главе с самим премьером графом Кацура. Вечером того же дня на экстренное трехчасовое заседание собрался уже весь кабинет министров. По его итогам японский ВМФ получил приказ напасть на Порт-Артур и высадить десант в Корее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Russica

Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Иван Петрович Павлов (1889–1959) принадлежал к почти забытой ныне когорте старых большевиков. Его воспоминания охватывают период с конца ХГХ в. до начала 1950-х годов. Это – исповедь непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В то же время читатель из первых уст узнает о настроениях в действующей армии и в Петрограде в 1917 г., как и в какой обстановке в российской провинции в 1918 г. создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА, что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», позже – к крестьянам-середнякам и сельским «богатеям»-кулакам, об атмосфере в правящей партии в годы «большого террора», о повседневной жизни российской и советской глубинки.Книга, выход которой в свет приурочен к 110-й годовщине первой русской революции, предназначена для специалистов-историков, а также всех, кто интересуется историей России XX в.

Е. Бурденков , Евгений Александрович Бурденков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события. Автор стремился определить первенство одного из двух главных направлений во внешней политике Советской России: борьбу за создание благоприятных международных условий для развития государства и содействие мировому революционному процессу; исследовать поиск руководителями страны возможностей для ее геополитического утверждения.

Нина Евгеньевна Быстрова

История
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

В монографии рассмотрены прогнозы видных представителей эмигрантской историографии (Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, Н. С. Тимашева и др.) относительно преобразований политической, экономической, культурной и религиозной жизни постбольшевистской России. Примененный автором личностный подход позволяет выявить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались его научные взгляды и проходила их эволюция. В книге раскрыто отношение ученых зарубежья к проблемам Советской России, к методам и формам будущих преобразований. Многие прогнозы и прозрения эмигрантских мыслителей актуальны и для современной России.

Маргарита Георгиевна Вандалковская

История

Похожие книги