Читаем Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море полностью

3 сентября вопрос об участии в конференции был вновь поднят на заседании Совета РСДРП. Приглашенный в качестве докладчика Ф.И. Дан, возвращаясь к целям конференции, повторил сказанное Циллиакусом на обеде 18 августа кроме упоминания о терроре и вообще совместных вооруженных выступлениях. Далее он рассказал, что 22 августа предложения финна обсуждались на конспиративном совещании представителей социал-демократических партий – участниц Амстердамского конгресса. И вот тут-то некий «латышский товарищ» сообщил о факте «сознательного или бессознательного» «сношения с японским правительством» инициаторов конференции[536]. Это известие для членов социал-демократического Совета стало громом среди ясного неба – очевидно, Плеханов о своих августовских переговорах с Циллиакусом никого из них в известность не поставил. Совет единогласно отказался от участия в конференции

[537]. По предложению Глебова (В.А. Носкова) с этим постановлением было решено ознакомить местные комитеты РСДРП. 7 сентября копию этого постановления получил и Ленин, не участвовавший в заседании 3 сентября в знак протеста против изменений в составе ЦК, происшедших в июле этого года. Как показали дальнейшие события, запрет высшей партийной инстанции на участие в межпартийной конференции не произвел особого впечатления на большевистского вождя.

Сентябрьское постановление меньшевистского Совета РСДРП проложило резкую грань между российской социал-демократией и другими социалистическими партиями, к тому времени уже осведомленными об источнике финансирования будущей конференции и, тем не менее, согласившимися на участие в ней. Таким образом, благодаря меньшевикам, репутация всей российской социал-демократии, включая и ее большевистскую фракцию, была спасена и в малопочтенную когорту желающих «осквернить великое слово свободы продажей своей родины» российские марксисты не попали. В конечном счете подобная позиция проистекала из общего отношения меньшевиков к войне, выраженного в отказе от «пораженчества», в выдвижении лозунга немедленного мира и как средства его достижения – созыва Учредительного Собрания. Этот лозунг, безусловно, не был тождествен призывам к обороне «своего» отечества, а общая тактическая линия меньшевиков, вопреки распространенному в советской историографии мнению[538]

, принципиально отличалась от тактики либеральной буржуазии.

Меньшевики, говоря словами Ф.И. Дана, считали, что «рабочий класс не может, сложа руки, ждать той свободы, которую принесет ему военный разгром России»[539], и строили вполне конкретные планы развертывания революционной борьбы за свержение самодержавия. «Начинаем кампанию по поводу Порт-Артура и Ляояна, – писал в конце августа 1904 г. “примиренец” (т.е. близкий к меньшевикам) А.И. Любимов “примиренцу” же В.А. Носкову. – План таков. Везде оставляется текущая работа и все сосредоточивается на агитации по этому пункту: Порт-Артур и Л[яоян] к[а]к результат политики[;] прекращение военных действий и учред[и-тельное] собрание. Разработано листков 7—8. В первую голову об Артуре, об учред[ительном] собр[ании], к солдатам. Составляются общие резолюции, короткие и простые; для проведения повсеместно на массов[ых] собр[аниях] резолюции широко распространяются. Связываемся со всеми ком[итета]ми … В случае взрыва на одном месте дадим знать повсюду с извещением и призывом поддержать»

[540]. В октябре 1904 г. Ратаев сообщал о планах меньшевиков «поднять усиленную агитацию для подготовления демонстраций, которые должны разразиться одновременно и немедленно после падения Порт-Артура»[541]
. В то же время меньшевики, как впоследствии писал Мартов, всячески предостерегали от обнаружившегося в революционной среде известного «японофильства» и идеализации «роли, которую в данной войне играл японский империализм»[542]. Под «японофильством» Мартов, в частности, имел в виду неоднократные противопоставления Лениным «деспотического и отсталого правительства» России «политически свободному и культурно быстро прогрессирующему народу» Японии и, шире, «прогрессивной, передовой Азии» – «отсталой и реакционной Европе», под «идеализацией роли японского империализма» – его рассуждения о «революционной задаче, выполняемой разгромившей самодержавие японской буржуазией»[543]. Как вскоре сможет убедиться читатель, эти ленинские высказывания являлись всего лишь перепевом тогдашней английской и вообще русофобской прессы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Russica

Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Иван Петрович Павлов (1889–1959) принадлежал к почти забытой ныне когорте старых большевиков. Его воспоминания охватывают период с конца ХГХ в. до начала 1950-х годов. Это – исповедь непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В то же время читатель из первых уст узнает о настроениях в действующей армии и в Петрограде в 1917 г., как и в какой обстановке в российской провинции в 1918 г. создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА, что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», позже – к крестьянам-середнякам и сельским «богатеям»-кулакам, об атмосфере в правящей партии в годы «большого террора», о повседневной жизни российской и советской глубинки.Книга, выход которой в свет приурочен к 110-й годовщине первой русской революции, предназначена для специалистов-историков, а также всех, кто интересуется историей России XX в.

Е. Бурденков , Евгений Александрович Бурденков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события. Автор стремился определить первенство одного из двух главных направлений во внешней политике Советской России: борьбу за создание благоприятных международных условий для развития государства и содействие мировому революционному процессу; исследовать поиск руководителями страны возможностей для ее геополитического утверждения.

Нина Евгеньевна Быстрова

История
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

В монографии рассмотрены прогнозы видных представителей эмигрантской историографии (Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, Н. С. Тимашева и др.) относительно преобразований политической, экономической, культурной и религиозной жизни постбольшевистской России. Примененный автором личностный подход позволяет выявить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались его научные взгляды и проходила их эволюция. В книге раскрыто отношение ученых зарубежья к проблемам Советской России, к методам и формам будущих преобразований. Многие прогнозы и прозрения эмигрантских мыслителей актуальны и для современной России.

Маргарита Георгиевна Вандалковская

История

Похожие книги