Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

На встрече с А.С. Матвеевым гетман также утверждал, что канцлер привел короля в Гданьск, чтобы заключить мир со шведами, но, по его словам, этому помешали Е. Любомирский и Я. Лещинский. Именно к ним гетман советовал послать царские грамоты, так как больше «не с ким того дела до свершения привести». Они оба принадлежат к знатным родам и «во всех чинах… великую власть имеют». К тому же они «о государстве государя своего впредь не прочат»[762]. Указания В. Госевского на знатное происхождение и большое влияние обоих магнатов были точными, но он не привел каких-либо свидетельств (например, ссылки на свои сношения с этими вельможами), которые показывали бы, что обращение к этим магнатам может привести к успеху.

Если эти сообщения и вызвали в Москве какие-то надежды, они должны были угаснуть после получения сведений о том, что происходило зимой 1656/57 г. в Гданьске. Сведения об этом попали в Литву, когда сюда приехал из Гданьска королевский посланник И. Банковский[763]. По сведениям, собранным А.С. Матвеевым, он вез с собой «статьи от мальборского воеводы Веера и от гданьчан, что им быть под твоею, великого государя, высокою рукою по их правам»

[764]. Правда, никаких «статей» И. Банковский в Москве не подал, но сообщил о желании гданьчан «послать от себя секретаря бити челом его царскому величеству… в подданство»[765]. Старания прусских сословий и Гданьска добиться подтверждения своих «прав» у будущего монарха[766]

говорят и говорили, конечно, царю и его советникам о том, что здесь считают избрание Алексея Михайловича на польский трон вполне реальным делом.

Однако совсем иные сведения поступили в Москву о настроениях находившихся с королем в Гданьске коронных сенаторов. Первым о том, что происходит в Гданьске, сообщил в Москву обеспокоенный гетман В. Госевский. Уже 21 января его гонец М. Островский прибыл в Вильно с важными сообщениями. 17 февраля он смог передать их главе Посольского приказа Алмазу Иванову[767]. Гонец сообщил «речью», что коронные сенаторы препятствуют «обранню царя»[768], и, подкрепляя эти утверждения, передал текст письма, полученного гетманом из Гданьска. Неназванный корреспондент сообщал, что «здесь вельми на зло заносятца», так как «паны корунные не хотят договору с Москвою постановленного додержать» и желают «с свейским королем помиритца, не даючи ведома о том до Москвы». Они вообще не хотят созывать сейма, а предлагают лишь собрать «конвокацию», чтобы принять решения о сборе налогов. Корреспондента гетмана особенно беспокоило то, что «паны литовские» не обращаются к королю, чтобы настоять на выполнении договора, заключенного под Вильно. «Пан канцлер литовский, — писал корреспондент гетмана, — сам один только противляетца совету их, но не переможет, понеже вся рада на свейскую сторону»

[769]. Вместе с этим письмом, ярко рисовавшим положение, сложившееся в Гданьске, гонец передал Алмазу Иванову и ответ гетмана своему корреспонденту. Он рекомендовал корреспонденту просить короля, чтобы тот «для доходов корунных Княжства Литовского не запоминал» и даже советовал заявить, «что войско и обыватели литовские для Коруны продатися не дадутца и о себе промышлять станут»[770]. Позднее о сложившейся ситуации информировал А.С. Матвеева ошмянский староста Адам Сакович[771]

. Повторяя то, что уже было известно в Москве от посланца гетмана, его письма дополнили эти сообщения двумя интересными деталями. По его словам, ехавший в Москву королевский посланник как раз и пытался привлечь гетмана на сторону собравшихся в Гданьске сенаторов. Кроме того, он предполагал, что литовцам придется собраться «громадою» и направиться в Польшу к королю и «коронным» требовать созыва сейма.

Такие сообщения не могли не заинтересовать царя и его советников. Возможность осуществления Виленского соглашения, даже в той форме, которую ему хотела бы придать литовская сторона, оказывалась маловероятной. Вместе с тем как будто получали подтверждения ожидания конфликта между Литвой и Короной и тем самым становилось более реальным сепаратное русско-литовское соглашение. Однако в то время, когда соответствующие сведения дошли до Москвы, они уже не имели для русских политиков того значения, какое они имели бы ранее.

На каких условиях Алексей Михайлович займет польский трон, будут ли и когда возвращены литовским магнатам и шляхте их владения — вот главные вопросы, волновавшие обе стороны в последние месяцы 1656 г. и в начале 1657 г. По сравнению с этим вопросы о характере отношений России и Речи Посполитой с другими государствами находились на втором плане, но все же они имели, особенно для польско-литовской стороны, существенное значение.