Я медленно прошел светящейся дорожкой между двух серых цоколей.
Внутри кольца освещение отличалось от того, что было снаружи. Здесь было светлее, хотя это место все же было черно-белым, с легкой искрой сказочной страны. В первый раз я увидел нечто, что показалось живым. Под ногами было что-то вроде травы — серебряной и как будто усеянной капельками росы.
Я остановился, и Фракир сжалась довольно необычным образом — она скорее выражала интерес, чем предостережение. Подальше справа находился алтарь, совсем не похожий на тот, через который я прыгал в часовне. Этот являл собой грубую плиту, установленную на паре валунов. Ни свечи, ни холст, ни какие-либо другие церковные принадлежности не составляли компанию даме, которая лежала на алтаре со связанными запястьями и лодыжками. Поскольку в схожую неприятную ситуацию однажды попал я сам, мои симпатии всецело оказались на стороне дамы — белокурой, чернокожей и вроде бы знакомой; а предубеждения — против той своеобразной личности, которая стояла позади алтаря лицом ко мне с кинжалом в поднятой левой руке. Правая половина его тела была полностью черной, левая — ослепительно белой. Подстегнутый таким раскладом, я тут же двинулся вперед. Мое заклинание «Концерт для Мясорубки и Микроволновой Печи» могло перемолоть его и сварить в одно мгновение, но было бесполезным, раз я не мог произнести ключевых слов.
Я словно почувствовал на себе его пристальный взгляд, когда устремился к нему, хотя одна половина была слишком темная, а другая — слишком светлая, чтобы знать наверняка. Затем рука с кинжалом опустилась, и клинок вонзился под грудину, пройдя по дуге. Девушка пронзительно закричала, а кровь забила струей — красная на фоне черно-белого; когда она плеснула субъекту на руку, я сообразил, что спас бы девушку — попытайся я произнести заклинание.
Затем алтарь обрушился, и серый вихрь полностью стер эту картину. Кровь закрутилась вихрем, похожим на столб пара над водой в морозный день, столб постепенно превращался в воронку, бледнеющую от ярко-розового к светло-розовому, затем выцветшую до серебра и исчезнувшую. Когда я добрался до того места, травы искрились, sans алтаря, sans жреца, sans жертвы.
Я затормозил, озираясь по сторонам.
— Это что, сон? — спросил я вслух.
— Тогда расскажи, что ты видела.
— Что? Бог ты мой, ты права! Похоже на нее… в негативе. Но она же мертва…
Сразу же мне в голову закралась весьма устрашающая мысль. Призраки Дваркина и Оберона навели меня на мысль о трехмерных компьютерных анимациях. А способность Колеса-Призрака сканировать тени была основана на преобразованных в цифровую форму фрагментах Образа, которые, как я полагал, имели отношение, в частности, и к упомянутым анимациям. Плюс ко всему Призрак интересовался — почти с тоской, как казалось теперь, — признаками божественности.
Не мое ли собственное создание играло со мной в такие игры? Мог ли Призрак заточить меня в безжизненную и удаленную тень, блокировать все усилия связаться и приступить к тщательно разработанной игре со мной? Если бы он сумел превзойти своего творца, к которому, казалось, испытывал нечто похожее на благоговение, не мог ли он почувствовать, что довел до предела личное совершенствование — выше уровня моего статуса в его частном мироздании? Может быть, может быть. Если этот мир начинен вдруг всплывающими компьютерными анимациями, то cherchez le deux ex machina.
Это заставило меня задуматься о реальной силе Призрака. Хотя его мощь отчасти была аналогом силы Образа, я был уверен, что она не идет ни в какое сравнение с мощью Образа… или Логруса. Вообразить способ, которым Призрак сумел бы заблокировать от них какой-либо клочок Вселенной, я не смог.