- Я вижу, вам хочется поскорей уйти от меня, Оливье, поэтому буду говорить прямо, только, пожалуйста, не перебивайте. Реформаторы в Лангедоке и Гюйенне восстали против королевской власти. Их вождь - Генрих де Роган. Герцог де Лафорс передал вам власть по управлению делами религии в Париже на время своего отсутствия. Вы все время переписывались с ним, с де Роганом и де Субизом, посылали им денег и партизанов, в выборе которых не особенно церемонились; вам помогал капитан Ватан. Недели две тому назад господин Дефонкти, бывший начальник дозора, недавно назначенный помощником парижского прево 40
, с несколькими подчиненными пришел в Тюильрийский трактир, где собралось человек двадцать пять реформаторов; но их предупредили, и они успели скрыться, так что в трактире не нашли никого.- Нет, извините, там нашли меня за завтраком вместе с двумя товарищами.
- Да, капитаном Ватаном и пастором Грендоржем. В тот же день утром Грендорж, сержант Ла Прери и еще какая-то подозрительная личность вошли в дом Дубль-Эпе, напротив Нового Моста, позавтракали там и часа через полтора вышли уже без Ла Прери.
- Он, вероятно, ушел раньше.
- Нет, граф; за этим домом зорко следит полиция, потому что там постоянно собираются гугеноты для совещаний; его обыскали весь, а солдата и следов не нашли. Предполагают, как вы и говорите, что он ушел незамеченным, а я уверена, что его убили.
Пастор и подозрительная личность, о которой я говорила, пошли от Дубль-Эпе прямо в другой трактир Тюильринского сада, где вы были в то время.
Не хотите ли вы сказать, сударыня, что я принимал участие в убийстве, если только оно действительно было? - высокомерно спросил Оливье.
Нисколько; впрочем, на подобное дело можно смотреть с разных точек зрения. Если Ла Прери убили за шпионство или измену, так это уже называют не убийством, а казнью и не считают злодейством.
- Вы удивительно хорошо знаете все эти тонкости, сударыня; но позвольте прибавить: меня удивляет, по какому вы праву меня допрашиваете?
- Я не допрашиваю, граф, а предупреждаю, чтобы вы остерегались.
- Благодарю вас за доброе желанно,
- Ошибаетесь, граф; и вам, и друзьям, и партизанам вашим со всех сторон грозит опасность.
- Я, сударыня, живу очень уединенно и не вижу никого, кроме двоих-троих знакомых, которые навещают меня; политикой я вовсе не занимаюсь; а если я принадлежу к реформаторской церкви, так это еще не значит, что я непременно заговорщик.
- Мое дело вас предупредить граф; поступайте как знаете; но полиции известно, что гугеноты составляют заговор, который на днях, говорят, приведется в исполнение.
- Моя невиновность оградит меня от опасности, сударыня.
- Очень буду рада,- иронично сказала она.- но если бы вам и удалось выйти сухим из воды, так друзьям вашим не удастся.
- Кого вы называете моими друзьями?
- Капитана Ватана, который следует за вами, как тень. Это довольно подозрительный авантюрист, надо заметить.
- Капитан Ватан - честный человек; я его уважаю; кроме того, он, кажется, католик.
- Это меня совершенно не касается. Еще и другие: де Леран, например, де Сент-Ромм, герцог де Роган…
- Но к чему вы упоминаете о герцоге? Его даже нет в Париже, и ему нечего бояться своих врагов.
- Полно, граф, ведь вам хорошо известно, что это не так.
- Мне, сударыня?
- Конечно! Вы ведь недавно получили от него известие.
- Извините, я не имею чести вести переписку с герцогом де Роганом…
- А!… Хорошо… так я вам скажу, где он.
- Очень обяжете,- холодно поклонился Оливье.
- Герцог де Роган приехал или дня через два приедет в Париж… завтра же, может быть.
- Полноте, сударыня! Эти шутки некстати.
- Я вовсе не шучу.
- Но зачем герцогу де Рогану быть в Париже? У него нет никакой цели.
- Как знать! - иронично прошептала она.- Любовь ведь не смотрит ни на что.
- Что вы сказали, сударыня? - вскричал граф, задрожав точно от удара.
- Правду! - твердо отвечала она, глядя ему прямо в лицо.
- Ах, сударыня! Согласившись выслушать вас, я должен был предвидеть, что вы запаслись какой-нибудь гнусной клеветой.
- Я вовсе не хочу клеветать, граф; я только отвечаю на ваши вопросы.
- Послушайте, сударыня, вы пользуетесь тем, что вы женщина; но это ужасно! Как я вас ни избегаю, вы беспощадно преследуете меня из одного низкого удовольствия раздирать мне душу.
- О граф! Как вы можете думать, что я хочу мучить вас? Ведь я не перестала вас любить, следовательно, по-прежнему предана вам, и только эта преданность заставляет меня так прямо говорить с вами. Ведь вы сами спросили, зачем герцогу быть в Париже? Вам не следовало меня об этом спрашивать.
- Хорошо, не спорю, сударыня! Да сохранит Бог,- сказал он сдавленным голосом.
- Я раскаиваюсь в своей откровенности с вами, граф; вы приписываете мои слова дурному намерению.
- Прощайте, сударыня, и дай Бог, чтобы на этот раз навсегда,- вскричал он, с негодованием посмотрев на нее, и ушел, прошептав: - Шипи, ехидна! Тебе никогда не заставить меня столько страдать, сколько в эту минуту! Настанет день, я надеюсь, когда я наконец раздавлю тебя!
Молодая женщина со страшной злобой посмотрела ему вслед.