Сабля князя Пожарского

Он не то чтобы полностью понимал, что происходит сейчас меж Чекмаем и Гаврилой, но видел — этим двоим договориться невозможно. И, как Ластуха, Павлик не желал быть свидетелем раздора между мужчинами, которые много лет были — как отец с сыном. Есть такие мгновения жизни, которые лучше всего пережить в одиночестве. А не дашь человеку этого одиночества — потом всегда будет между вами стенка, выстроенная из слов: я знаю, что ты знаешь, я помню, что ты помнишь…

К тому же, Павлик успел привязаться к Чекмаю, и от этого его нынешняя неприязнь к Гавриле была особенно острой и крепкой. Он не понимал — как ради женки-полюбовницы можно предать Чекмая? Предать человека, с которым был в Смуту и в иных опасных делах? Это было уму непостижимо.

Вскоре небольшой конный отряд, рысью уйдя от Троицкой пустоши версты на полторы, уже стоял на дороге, высматривая хоть какого путника, чтобы спросить о ближайшем селе и о церкви, где служит отец Леонтий. Заодно говорили о знаках, которые Ластуха при нужде подавал бы охотничьим рожком.

Как и следовало ожидать, про церковь узнали, она в двух верстах за поворотом, а про отца Леонтия — нет.

— Стало быть, не та церковь, — решил Павлик.

— И она пригодится. Едем туда, тамошний поп всех иереев в окрестностях знает, — сообразил Ластуха. — Только вот что, братцы… Здешним жителям веры нет. В попов дом войду я, вы перекройте подступы. Ежели тамошний поп вздумает послать человечка к Леонтию — тут вы его и перехватите.

— Нет, дядя Мамлей, мы за ним следом побежим! — догадался Павлик. — Он нас и приведет!..

— Так, да не так, — возразил Ластуха. — Тот человечек может вас заметить. Что, коли у них есть тайные знаки? Подбежит тот человечек к нужному дому — да и заорет петухом. Вы, соколы мои, человечка изловите, строго допросите и свяжите. А ему скажите так: коли обманет, то для таких умников нарочно в Разбойном приказе опытных катов держат.

Подъехали как можно ближе, Мамлей указал, где встать, чтобы гонца не проворонить, спешился, передал поводья стрельцу Гришке Резвому, саблю — Бусурману, нож-подсаадачник и кистень оставил при себе, рожок спрятал под рубаху.

— Ну, пойду, благословясь… — сказал он и перекрестился.

Поглядеть со стороны — бредет по дороге, не озираясь по сторонам, мужичок в годах по своим нуждам, и ничего в нем сомнительного нет. Дошел до развилки, задумался. Навстречу шли бабы, вели корову с теленком и весело распевали песню, от которой у бывалого Ластухи уши малость привяли.

Ластуха спросил у встречных баб, где попов двор, повернул в нужную сторону и направился туда, заготовив очень подходящее вранье: что-де боевой товарищ, вместе с которым ляхов и казаков гоняли, преставился, а перед смертью очень просил, чтобы по нем панихиду батька Леонтий отслужил, и для того оставил полтину денег. А где попа искать — толком не объяснил, у него уж мысли и слова путались.

Попа Ластуха обнаружил на дворе — тот вместе с работником пилил бревнышки от старого сарая на дрова.

— Так я и есть тот батька Леонтий! — радостно сообщил поп. — Давай полтину, говори, как новопреставленного звали.

— Видать и у тебя, отче, уже мысли и слова в голове путаются, — отвечал Ластуха. — Ты у нас отец Савелий, это я доподлинно знаю.

Поп расхохотался.

— Тебя, гляжу, на кривой не объедешь! Ладно, давай хоть алтын, а я тебе укажу дорогу.

— За тот алтын ты еще сорокоуст отслужишь во здравие… — тут Ластуха задумался. — Во здравие раба Божия Дмитрия.

Он знал, что князя постоянно допекают то черный недуг, то боевые раны.

— Хоть деньгу добавь!

— Ладно, вот тебе еще деньга! Дороговаты в ваших краях требы.

— А как быть? Приход-то невелик, жить на что-то надобно.

Объяснения отца Савелия были весьма причудливы, но человек, который в Смуту ходил в поиск и спрашивал дорогу у перепуганных крестьян, разобрался и, одарив попа алтыном с деньгой, пошел прочь.

Направился же Ластуха туда, где должен был ждать человек из расставленных им караулов. Ему требовался Гришка Резвый, которому был оставлен конь.

Гришка был сильно обеспокоен.

— Дядька Мамлей, тут у нас такое… Бусурман сбежал!

— Как сбежал? Куда сбежал? Для чего сбежал? — деловито спросил Ластуха.

— А бес его знает!

— Сказывай!

По словам Гришки, дело было так. Павлик, пока Мамлей разбирался с попом, решил сам проехать по местам, где стояли в засаде стрельцы. Когда был возле Гришки — они услышали стук копыт. Кто-то гнал коня по всю прыть. Павлик высунулся из придорожных кустов — поглядеть. Высунулся и Гришка. После чего Бусурман хлестнул коня и, не сказав ни единого слова, умчался прочь. Гришка же от этого обалдел, но следом не поскакал — решил ждать Ластуху, потому что Ластуха — покамест в своем уме, а вот Бусурман явно рехнулся разумом.

— Куда он глядел? — спросил Мамлей.

— Вон туда.

— Увидел вершника на развилке, выходит…

— Да что он мог там увидеть, окромя конской задницы?

— Он всегда хвалился, что глаз — как у орла… Уж не Гаврилу ли он там высмотрел?..

Это и впрямь был Гаврила.