Сады Луны

Сержант прислонился спиной к борту повозки. Когда он посмотрел на свой взвод, его лицо помрачнело. Тротц размахивал киркой, как мечом на поле боя. Камни летели во все стороны. Прохожие пытались уклониться, пригнуться, и громко ругались, когда это не удавалось. Вал и Скрипач присели за тачкой и вздрагивали каждый раз, когда кирка баргаста врезалась в мостовую. Молоток стоял неподалёку и направлял пешеходов на противоположную сторону улицы. Он уже не ревел и не орал — сорвал голос, когда спорил с каким-то стариком, хозяином ослика, который чуть не падал под весом огромной корзины дров. Поленья теперь валялись поперёк проезжей части — ни старика, ни ослика уже не было видно, — убедительно перекрывая движение колёсным экипажам.

В общем, заключил Скворец, все вошли в роль одуревших от жары рабочих с такой лёгкостью, что впору беспокоиться.

Вал и Скрипач добыли эту повозку с брусчаткой меньше чем через час после полуночной высадки у городского причала в Озёрном. Как именно им это удалось, Скворец боялся даже спрашивать. Но для плана повозка подходила идеально. Неприятная мыслишка шевельнулась где-то на дне сознания Скворца, но тот её подавил. Он ведь солдат, а солдаты исполняют приказы. Когда придёт время, на каждом крупном перекрёстке этого города воцарится хаос.

— Закладывать мины нелегко будет, — заметил Скрипач, — так что займёмся этим у всех под носом. Дорожные работы.

Скворец покачал головой. В полном соответствии с предсказанием Скрипача никто их до сих пор ни о чём не спрашивал. Взвод продолжал разбирать мостовые и заменять старую брусчатку морантской взрывчаткой в оболочке из обожжённой глины. Неужто всё будет так просто?

Сержант вспомнил Жаль. Вряд ли. Быстрый Бен и Калам наконец убедили его, что со своим заданием лучше справятся без неё. Новенькая осталась с основной частью взвода — молниеносно стреляя глазами во все стороны, но никакой заметной помощи не оказывая. Скворец неохотно признался себе, что чувствует некоторое облегчение, отправив её по следу толстяка.

Но что же втянуло семнадцатилетнюю девушку в мир войны? Этого сержант никак не мог понять — не мог пробиться за оболочку юности, не мог разглядеть холодного, жестокого убийцу на дне её мертвенных глаз. И хотя Скворец продолжал повторять взводу, что Жаль — такой же человек, как и они сами, сомнения росли с каждым вопросом, на который не находилось ответа. Он почти ничего о ней не знал. Откровение о том, что Жаль умеет управляться с рыбацкой лодкой, явилось как гром с ясного неба. А здесь, в Даруджистане, она совсем не вела себя как девочка из рыбацкой деревни. У неё была естественная твёрдая осанка, свойственная скорее высшему, образованному классу. Где бы Жаль ни оказалась, она держалась уверенно, как дома.

Похоже это на семнадцатилетнюю девушку? Нет, зато очень похоже на косвенное подтверждение выводов Быстрого Бена, которые приводили сержанта в ужас. Как ещё можно объяснить поведение этой ледяной женщины, которая пытала пленников под Натилогом? Стоило взглянуть на Жаль — и что-то в нём говорило: «Молодая, довольно симпатичная, уверенность делает её притягательной». Но тут же он мысленно возражал себе. Молодая? Скворец будто сам слышал собственный болезненный смех. Ну уж нет, не эта девчонка. Она старая. Она ходила под кроваво-красной луной в начале времён, никак не меньше. Её лицо — лицо самой неизмеримой бездны, она смотрит тебе в глаза, Скворец, и ты никогда не узнаешь, что же она думает.

Сержант почувствовал, как по лицу и шее градом катится пот. Чушь. Это он просто подсознательно не может вырваться из собственного ужаса. Ухватился за непонятое и тут же — в слепом отчаянии — придал ему узнаваемый облик. Отчаяние, сказал себе Скворец, всегда требует цели, точки приложения. Найди цель, и отчаяние отступит.

Конечно, всё не так просто. Отчаяние, которое одолевало Скворца, не имело формы. Жаль тут ни при чём, ни при чём эта бесконечная война, даже — предательство изнутри Империи. Негде искать ответы, а он уже смертельно устал задавать вопросы.

Когда Скворец увидел Жаль под городом, что назывался Серый Пёс, он испытал ужас, поняв, чем становится сам: убийцей, лишённым жалости, закованным в холодное железо бесчеловечности, избавленным от необходимости задавать вопросы, искать ответы, выстраивать разумную и понятную жизнь — словно остров посреди моря кровавой бойни.

В пустых глазах этой девочки сержант увидел медленную смерть собственной души. Отражение было безупречным, лишённым недостатков, которые могли бы заставить его усомниться в чудовищной истине своего открытия.