Знать, что ты идешь в одиночку против всех, – для некоторых натур это означает испытывать чувство морального раскрепощения. Флер покинула дом Джун без угрызений совести. Прочитав в голубых глазах своей миниатюрной родственницы осуждение и негодование, она была рада, что сумела одурачить эту пожилую идеалистку, на которую смотрела с презрением, поскольку та не разгадала ее истинных намерений.
Положить всему конец? Как бы не так! Скоро она покажет, что все только начинается. И она улыбнулась себе, сидя на империале автобуса, везущего ее назад в Мэйфер. Однако улыбка умерла в спазмах тревоги. Получится ли уладить дело с Джоном? Сама-то Флер закусила удила, но вот захочет ли он сделать то же? Она знала правду и понимала, как опасно промедление, а он не знал ничего – здесь их разделяло огромное расстояние.
«Может, рассказать ему? – подумала она. – Не будет ли это надежнее?» Гадкое стечение обстоятельств не имело права препятствовать их любви! Джон должен с этим согласиться! Они такого не допустят! Со временем люди всегда принимают свершившиеся факты. От этих размышлений, довольно глубоких для ее возраста, Флер перешла к соображениям менее философским. Вдруг сначала она уговорит Джона быстро заключить с нею тайный брак, а потом он выяснит, что она знала правду? Как быть тогда? Джон терпеть не мог неискренности. Наверное, все-таки следовало сказать ему. Но воспоминание о лице его матери противодействовало этому побуждению. Флер боялась. Мать влияла на Джона очень сильно – вероятно, сильнее, чем она сама. Риск был слишком велик.
Глубоко погруженная в инстинктивные расчеты, Флер проехала Грин-стрит и вышла из автобуса только возле отеля «Ритц», а оттуда направилась пешком по стороне Грин-парка. Гроза умыла деревья, и с них по-прежнему стекала вода. Чтобы тяжелые капли не падали на оборки платья, Флер пересекла Пиккадилли и оказалась под окнами клуба «Айсиум». Случайно подняв глаза, она увидела в эркере мсье Профона с каким-то высоким толстым господином, а, свернув на Грин-стрит, услыхала свое имя: «этот кот» спустился и шел за нею. Он снял шляпу – блестящий котелок (она такие терпеть не могла).
– Добрый вечер, мисс Форсайд! Могу ли я сделать для вас какую-нибудь маленькую вещь?
– Да, идите по другой стороне улицы.
– Отчего же вы так меня не любите?
– А я вас не люблю?
– На то похоже.
– Вы внушаете мне такое чувство, будто жить – напрасный труд.
Мсье Профон улыбнулся.
– Не беспокойтесь, мисс Форсайд, все будет хорошо. Ничто не длится вечно.
– Но многое длится долго! – вскричала Флер. – По крайней мере у меня. Особенно симпатии и антипатии.
– Я несколько огорчен.
– А я думала, вас ничто никогда не огорчает и не радует.
– Мне не нравится, когда я раздражаю других людей. Поэтому я уплываю на моей яхте.
Флер посмотрела на него, вздрогнув от удивления.
– Куда?
– В маленький вояж по южным морям или куда-нибудь еще.
Флер испытала облегчение и вместе с тем почувствовала себя оскорбленной. Профон, очевидно, давал ей понять, что расстается с ее матерью. Как смел он, во-первых, вступить в эту связь, во-вторых – порвать ее?
– Доброй ночи, мисс Форсайд! Передавайте от меня привет миссис Дарти. На самом деле я не так уж и плох. Доброй ночи!
Флер зашагала прочь, оставив Профона стоять с поднятой шляпой. Когда она осторожно оглянулась, он неторопливо направился, тяжелый и безупречно аккуратный, обратно в клуб. «Даже в любви не может быть твердым, – подумала она. – Что будет делать мама?»