Сагарис. Путь к трону

Она нырнула в заросли орешника, а Валерий, пребывая в большом сомнении, — кто знает, что на уме у амазонки? — потащил за собой Гая Рабирия, который с трудом переставлял непослушные ноги. Вскоре они оказались возле летнего выгона, где обычно паслись рабочие лошади, большей частью старые клячи, которых держали только из жалости.

Поймав двух одров, Сагарис быстро смастерила недоуздки, помогла Гаю Рабирию забраться на одного из них (Валерий, уже полностью освободившийся от винных паров и приобретший необходимую живость, буквально взлетел на второго) и хлестнула клячу лозиной. Конь с укоризной глянул на неё (за что?! — вопрошали его большие выпуклые глаза) — и потрусил вниз, в долину. Острый, как топор, хребет одра больно впивался в ягодицы патриция, но что такое временные неудобства по сравнению со спасением от неминуемой смерти?

— Благодарю! — проникновенно сказал Валерий, заглядывая в глаза Сагарис. — От всей души благодарю! Я твой должник!

С этими словами он стегнул коня веткой, и одр потрусил вслед за Гаем Рабирием, кляча которого оказалась неожиданно резвой.

Подождав, пока Валерий и хозяин скроются с глаз, немного успокоенная, Сагарис начала усиленно размышлять. Ей-то что делать? Может, последовать за Валерием?

Она с сомнение посмотрела на оставшуюся лошадь и лишь тяжело вздохнула. Изрядно уморённая работой старая коняга и так едва держалась на ногах, поэтому любой груз для неё будет неподъёмным. Но и возвращаться на виллу у Сагарис не было никакого желания. Она хорошо знала, чем заканчиваются восстания рабов в Риме. К тому же для побега, мысль о котором никогда не покидала девушку, восставшие рабы только помехой. За ними обязательно будет погоня.

Её размышления прервал шум за спиной. Она резко обернулась и увидела толпу мужчин разбойной наружности. Судя по обветшалой одежде и разнообразному вооружению, которое большей частью представляло собой различные инструменты, сельскохозяйственные орудия и кухонную утварь, кузнечные молотки, топоры, серпы, заступы, мотыги, длинные кухонные ножи, острые вертела и прочая, это были восставшие рабы. Лишь несколько человек держали в руках римские мечи-гладиусы и копья. Видимо, это оружие они отняли у телохранителей Гая Рабирия, потому что кожаные ножны мечей были украшены золотыми накладками.

Богатый патриций считал, что нужно подчёркивать свой высокий статус, поэтому одежда, защитное снаряжение и оружие его телохранителей блистали красивой и дорогой отделкой. Собственно, как и лектика[78]. Престарелый богач предпочитал путешествовать не верхом на лошади, а в носилках с мягкими подушками. Носилки, сделанные из ценных пород дерева и блиставшие искусной резьбой и позолотой, тащили восемь крепких рабов.

«Каково ему теперь трястись на костлявой спине одра?» — с нервной улыбкой вдруг подумала Сагарис. А сама в это время неторопливым движением взялась поудобней за рукоять топора. Дурное предчувствие охватило девушку, и она напряглась. Злобные взгляды рабов не предвещали ей ничего хорошего.

— Эта расфуфыренная сука — наш новый вилик! — проскрипел чей-то до боли знакомый голос.

Из толпы в передний ряд пробился горбун, которого Сагарис не без основания считала проклятием латифундии. Звали горбуна Гавий. Он родился в неволе, его отцом был раб-самнит, а мать — шлюха неизвестного роду-племени. Гай Рабирий почему-то утвердился во мнении, что горбун приносит ему удачу в торговых делах. Во время посещения виллы он всегда призывал к себе Гавия и гладил уродца по горбу. Как утверждал патриций, после этого «ритуала» его предприятия, даже самые рисковые, всегда были чрезвычайно успешными.

Гавий обладал злокозненным характером и постоянно заводил ссоры с рабами. Мало того, пользуясь своим положением живого талисмана, он ещё и дерзил Сагарис. Однажды она не выдержала и самолично отстегала его плетью. Конечно же, Гавий пожаловался хозяину латифундии, но Гай Рабирий лишь пожурил Сагарис и строго наказал не трогать горбуна. Девушка не сомневалась, что злопамятный Гавий затаил на неё злобу и ждёт лишь удобного момента, чтобы свести счёты, поэтому всегда была с ним настороже.

Горбун назвал девушку «расфуфыренной» не зря. Сагарис была одета довольно прилично, в чистую, хорошо пошитую одежду из добротного материала, благо на вилле работали ткачихи и швеи, производившие одежду, которая продавалась в соседних городках.

Сагарис даже не заметила, как в руках горбуна появился дротик. Он метнул его молниеносно. Будь на месте Сагарис обычная женщина, дротик вонзился бы ей в грудь, но деве-воительнице с её потрясающей реакцией удалось уклониться. Горбун завыл, как бешеный пёс, и снова заорал:

— Смерть ей! Изрубите эту стерву на куски!

— Кто это здесь раскомандовался? — раздался грубый, басовитый голос, и вперёд вышел предводитель восставших, приятель Бренна.

Его звали Атти — Медведь, вспомнила Сагарис. Какого он роду-племени, девушка не ведала. Но сила у Атти и впрямь была медвежья.

При появлении предводителя восставших рабов горбун утратил свой пыл и спрятался в толпе. Атти присмотрелся к Сагарис и сказал: