Салат со вкусом тарелки

Мы говорили с отцом, и в последний домашний день я купил две бутылки водки, которые были отведаны нами за беседой. Отец рассказал о сути дедовщины. Из его слов следовало, что, если это неизбежно, то надо ее использовать. Его мысль простиралась и далее: дедовщина – это такой способ жизнедеятельности в армии, при котором нужно учитывать опыт чуть более старослужащих воинов, чем ты, и, исходя из этого, принимать решения. Все!!! Все!

Позже данное определение обросло рядом нюансов из личного опыта, но оказалось исчерпывающим.

В военкомате стало известно, что моя команда отправляется на Дальний Восток в ВМФ. Отец мой в армии снимал метровые слои грунта на челябинском «Маяке», будучи химиком-дегазатором; брат был танкистом в Белоруссии, когда развалился Союз; а мне выпал редкий шанс попробовать свои силы во флоте на океанских рубежах нашей страны. Моя категория годности к военной службе была А1 (с плоскостопием), т. е. здоров, но к этой команде я опоздал, и они убыли без меня.

Долго горевать об упущенной возможности оказаться в нормальных войсках не пришлось, т. к. отцы-командиры не покладая рук формировали новую команду из 40 человек, самую большую из нашего города. Эта группа призывников должна была поехать в Читу.

Туда, естественно, никто не хотел, об этом месте ходили мрачные слухи, что-де там день начинается с избиения солдат дедами и не заканчивается без этого мероприятия (если не называть своим именем происходящее), что это и есть – жопа мира, и что туда отправляют только слабоумных. В этой команде со своей А1, с результатами тестов, после которых мне некоторые говорили, что надо было в космонавты… В этой команде оказался и я.

У нас один паренек на призывном, заслышав о такой поистине божественной перспективе, убежал в «самоход», и, пока его искали, команда доукомплектовалась, а он спустя два дня и 23 часа (чтобы не прослыть уклонистом в известных кругах) вернулся и в наказание был направлен на службу библиотекарем на этом призывном пункте…

Мой путь лежал в Читу. Без вариантов.

«В круге первом» у Солженицына Нержин, отправляясь на этап из шарашки, говорит, что едет работнуть над собой. Я не просто так пошел в педагогический, но собирался работать по специальности в школе, поэтому и мне пришлось выбирать, как Нержин, этот путь в Сибирь, ибо нет лучшего полигона для тренировок профессиональных навыков учителя истории России, чем армия России.

Почти перед самой отправкой нас, человек восемь из всей группы, подозвал военком и сказал, что результаты наших тестов позволили ему принять такое решение. Он сказал, что лучше никто не справится и что единственное, о чем он просит – это чтобы мы не уехали со службы по 15-й статье.

Я понимал его, и его слова по-настоящему согрели мое сердце и разум, эти слова я всегда вспоминал, когда душу вновь накрывал непроницаемый мрак и в армии, и после…

Последние дни на призывном наша команда в полном составе провела в наркотической и алкогольной коме. На проводы зачем-то приходил губернатор, а по телеку шел «Депрессант». Все пытались забыться, но время пришло, и мы отправились на восток.

Уже в Чите, на сортировке, в части под названием «Каштанка» нашу команду раздробили между разными «покупателями». К моей группе подошел косоватый низкий бурят в чине капитана со здоровенным дедом, которого, как мы вскоре узнали, звали «молодой».

Мы спросили, куда нас забирают, на что капитан ответил:

– В лучшую часть во ВСЕЛЕННОЙ!!!

По прибытии в это подразделение первое, что я увидел через запотевшее окно военного «Урала», была церковь на холме за бетонным забором части. Мне стало чуть спокойнее.

Мы поднялись на холм и вошли в расположение гвардейского окружного учебного центра, в его гвардейский учебный танковый полк, в не менее гвардейскую танковую роту и увидели гвардейцев. Кроме дедов и отслуживших год военных, все остальные выглядели помято и зачухано, но в первую же ночь они поправили свое обмундирование, а зачуханными на построениях оказались новобранцы, число которых почему-то совпадало с числом встречавших нас, кроме стариков, конечно. Те обошлись только бушлатами, ведь мы приехали на зиму.

Всю ту декабрьскую ночь нас считали и пересчитывали, записывали что-то, потом водили в столовую, где мы поели чай вместо ужина, а по возвращении под утро нас отбили на полуторачасовой сон.

Той ночью из окна нашей казармы на третьем этаже выпал в тумбочке один из вновь прибывших военных. Думаю, что это «молодой» так практиковал свою философию. Позже я видел, как этот дед что-то объяснял солдату из своего наряда по столовой, ударяя по лежащим на столе рукам новобранца молотком для отбивания мяса. Но вернемся.

Той ночью я стал танкистом!

Весь следующий день мы в расположении роты «мастерили» двухэтажные койки, так как места не хватало из-за ремонта.

Мне посчастливилось сразу сообразить, что на начальном этапе необходима имитация бурной деятельности. Никогда в жизни так усердно и долго не закручивал два болта на дужке одной из коек, теряясь в толпе бритоголовых гвардейцев, занимающихся тем же ремеслом. На душе было погано.