Саломея. Стихотворения. Афоризмы

Его мораль всецело основана на сострадании, как оно и должно быть. Если бы Его единственные слова были: «много грехов отпустится ей, ибо она возлюбила много», то за одно такое слово стоило умереть.

Его справедливость есть справедливость чисто поэтическая, какой именно она и должна быть. Нищий попадает в царство небесное, потому что он был несчастен. Лучшего основания я не могу представить себе.

Люди, работавшие в винограднике один час прохладным вечером, получают такую же плату, как те, кто трудился весь день под палящим солнцем.

И почему бы нет? Никто, вероятно, и не заслуживал ничего. А быть может, они были совсем разные люди?

Христос не выносил этих тупых, мертвящих, механических систем, которые относятся к людям, как к вещам. Для Него законов не было, были одни лишь исключения, как будто никто и ничто на свете никогда не имели себе подобных.

Когда к Нему привели женщину, только что уличенную в прелюбодеянии, произнеся над ней тот приговор, который стоит в законе, и спросили у Него, как поступить, – Он стал чертить пальцем по земле, как будто не слышал их; и когда они снова приступили к Нему, Он поднял наконец глаза и сказал: «Пусть тот из вас, кто без греха, первый бросит в нее камень». За одно такое слово стоило жить.

Но всего более романтичен Он по духу, в том смысле, что наиболее реален, когда Ему приходится иметь дело с грешниками. Мир всегда любил святого как наивысшее приближение к совершенству Бога. Христос, силою Своего Божественного чутья, всегда любил грешников как наибольшее приближение к совершенству человека.

Его главным желанием вовсе не было исправлять народ, как не было Его главным желанием – облегчить страдания. Ему не важно было превращать интересного вора в скучного, благопристойного человека. Не высоко ценит Он Общество Вспомоществования Заключенным и другие современные благотворительные учреждения. Обращение мытаря в фарисея, конечно, не показалось бы Ему геройским подвигом.

Но Он усмотрел в грехе и страдании нечто, доселе еще не понятое никем, нечто прекрасное и священное само по себе, как ступень к совершенству.

Это кажется очень опасной идеей. Но все великие идеи – опасны.

Грешник, конечно, должен раскаяться. Но почему? Просто потому, что без этого он не был бы в состоянии сознать то, что он сделал.

Момент раскаяния есть момент освящения. Больше того: это средство изменить свое прошлое. Греки считали это невозможным. В их изречениях и афоризмах значится часто: «Сами боги не могут изменить прошлого».

Христос доказал, что самый простой грешник может сделать это; и это единственное, что он может сделать.

Если бы спросили у Христа, Он сказал бы: я вполне уверен, что блудный сын, после того как он растратил имущество с блудницами и после пас свиней, и терпел голод, и завидовал свиньям, евшим бурду, – одним лишь мигом, когда он пал на колени и заплакал, сделал все эти мгновения прекрасными и святыми.

Большинству людей будет трудно понять эту мысль. Быть может, нужно пробыть в тюрьме, чтобы постичь ее. Тогда стоит сидеть в тюрьме.

Есть что-то единственное в образе Христа. Но, подобно тому как рассвету предшествуют обманчивые мерцания и солнце порой в зимний день вдруг так ясно засветит, что осторожный крокус даст соблазнить себя, раньше времени расточив свое золото, и глупая птица станет звать свою подругу, чтобы свить гнездо на голых ветвях: так, наверное, и до Христа бывали христиане.

И мы должны бы быть благодарны за то. Жаль только – с тех пор их больше уж не было.

Есть лишь одно исключение: Франциск Ассизский. Но Бог дал ему при рождении душу поэта, и в юности, вступая в мистический брак, избрал он своей невестой – Бедность.

Ему, с душой поэта и с телом нищего, пути совершенства не казались тяжелыми. Он понимал Христа и подражал Ему. Нам нет надобности читать Liber Conformitatum, чтобы узнать, что жизнь Франциска была истинным «Подражанием Христу» – поэмой, перед которой книга, носящая то же имя, – проза.

Поистине, все очарование Христа в том, что Он подобен произведению искусства. В сущности, Он ничему нас не учит, но через общение с Ним мы становимся чем-то.

Каждому из нас суждено приобщиться Ему. Каждый из нас хотя бы раз в жизни идет со Христом в Эммаус…

Что касается другой темы: «Отношение жизни художника к поведению», то должно, несомненно, казаться странным, что я избираю ее.

Люди указывают на Редингскую тюрьму и говорят:

«Вот куда приводит жизнь художника». Она могла бы привести к худшим местам.

Торгаши, для кого жизнь – хитроумная спекуляция, зависящая от мелочного рассчитывания нужных для нее средств и путей, всегда знают, куда идут, и идут туда. Выступят они с идеалом жизни – сделаться служителями церкви, все равно им удастся все, куда бы их ни поставили. Но и больше ничего.

Человек, стремящийся стать не тем, что он есть – членом парламента, преуспевающим зеленщиком, выдающимся чиновником, судьей или чем-нибудь еще, столь же скучным, – всегда достигает того, к чему он стремится. В том его кара. Кому нужна маска, тот должен носить ее.

* * *