Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Веретено задумчиво измерило пальцами толщину запястья Бану. Затем он подловил уныло бредущую мимо Эсмеральду, измерил её запястье, сравнил, махнул на бедную девушку рукой и позволил ей идти дальше. «Ну вот, создал мне врага на пустом месте», – сокрушённо подумала Бану, но выходка эта ей всё равно польстила. Он замечал её изящество, акцентировал на нём внимание, и это было прекрасно, это давало Бану стимул жить дальше, стимул, которого обычно само же Веретено и лишало её.

Эсмеральда была отомщена в тот же день, а Бану со своего зыбкого Олимпа, на который её вознесло Веретено, была низвергнута им же прямо в Гадес.

«А он хитрый. Сам укусит – сам же и оближет», – злилась Бану, наблюдая за тем, как вероломное Веретено обнимается с Эсмеральдой и целует её в макушку. Эсмеральда улыбалась счастливой застенчивой улыбкой, обхватив его живот своими худыми ручонками («С запястьями, которые всё равно толще моих», – в бешенстве отметила Бану). Урок уже закончился, пора было освобождать зал и начинать репетировать кому где повезёт – в коридоре или в маленькой комнате. Бану встала. К ней подскочил Джафар:

– Куда направляешься?

– В раздевалку.

Джафар схватил её в охапку и на руках понёс туда, куда Бану легко дошла бы и своим ходом. Она не возражала. У дверей раздевалки он остановился и сказал:

– Ну что, приехали.

– Можешь отпускать.

– Отпущу, только если поцелуешь меня.

Не ломаясь лишний раз, Бану исполнительно поцеловала его в колючую щёку, пахнувшую резким одеколоном – этакий коктейль фальшивой ярко выраженной маскулинности.

– А я тебя? – Бану послушно подставила свою покрытую пушком щёку губам Джафара, подумав при этом: «Что за детский сад? А впрочем, получай, Веретено!» Джафар с довольным видом отпустил её и оставил наконец в одиночестве. В раздевалке Бану тяжело опустилась на шаткий стул с выеденной начинкой – сидеть с некоторых пор стало немного больно, потому что те места, которым положено быть мягкими, у неё слегка убавились в объёме – и опустила голову на руки. Со шкафа мягко прянула вниз тень – это кот решил понюхать Бану. Удовлетворившись результатом обнюхивания, он вознамерился запрыгнуть к ней на колени, но Бану мысленно пребывала на несуществующем дне Бездны Челленджера, и никакой кот не мог вытянуть оттуда её, распластанную сотней мегапаскалей своего отчаянья. Кот был отброшен в сторону. Он холодно посмотрел на Бану выпуклыми янтарными глазами, ничего не сказал (этот кот никогда не разговаривал, Бану ни разу не слышала его голоса) и с независимым видом направился к своим мискам с едой, которые наполнял для него Джафар, хранитель кота при школе. Бану почувствовала себя виноватой, и от этого ей стало ещё хуже.

В коридоре колебались в танце тёмные тени, лица которых, за редкими исключениями, Бану никак не могла запомнить. Цепляясь каблуками за линолеум, она лавировала между ними, пытаясь разыскать Вагифа, но не очень-то этого желая. Зато она нашла Веретено – оно праздно водило указательным пальчиком по круглой плеши в центре головы Джафара, который сидел на скамейке и разве что не мурлыкал от удовольствия. Увидев Бану, Веретено оживилось, бросило Джафара и загудело:

– Своего партнёра ищешь?! Он от тебя спрятался! Боится, что ты из него выпьешь всю кровь.

– Так вот какого вы мнения обо мне, – тихо произнесла Бану, глядя в самую глубину его чёрных глаз и раздражаясь от того, что он упорно выдерживал её взгляд. – Разве из вас я когда-нибудь пила кровь? – И тут же ярко представила себе, как присасывается к его лебединой шее. У него по венам, небось, не кровь течёт, а чистый мёд.

– А я и не говорю, что из меня пила. – Веретено, как всегда, приняло её скрытое за пристальным взглядом весёлое кокетство всерьёз и поспешило оправдаться: – А из него выпьешь. Ты же хочешь победить?

– Я привыкла побеждать, – соврала Бану.

– Ну надо учиться, гызым[20]. Надо учиться уступать.

– Мы настолько безнадёжны?