Генерал Бекер не осмелился сделать ни единого замечания. Как солдат он понимал, что это весьма возможно.
Он уехал в Париж.
Наполеон ждал его с тревогой и нетерпением. Вероятно, впервые в жизни дрожание мускулов лица выдавало возбуждение его души.
С энергией, свойственной его гению, он уже все обдумал, все переделал. Он добьется подписания мирного договора. Может быть, и не такого славного, но по крайней мере почетного. И верный данному слову, покинет Францию. Но уже не как беглец, а как спаситель.
Два часа эта лучезарная мечта согревала ему душу!
Взгляд его не отрывался от аллеи, по которой должен был вернуться генерал, ухо чутко прислушивалось к малейшему шуму. Время от времени его глаза с любовью останавливались на шпаге, лежавшей поперек подлокотника кресла. Он понимал, что именно она является его подлинным скипетром.
Все еще можно было исправить, и прибытие Блюхера, и отсутствие Груши! Еще вполне могла осуществиться такая великая мечта 1814 года о битве под стенами Парижа, о разгроме армии врага! Несомненно, люди, к которым он обращался, понимали все это точно так же, как и он. Поставив, как и он, на одну чашу весов честь Франции, а на другую его отречение, они не станут колебаться!
Перед глазами очарованного Наполеона словно сверкнула молния: это было отражение солнца в стеклах подъезжавшей кареты.
Карета остановилась, и из нее вылез человек: это был генерал Бекер.
Наполеон положил одну руку на лоб, а другую на грудь. Не стоило ли ему сейчас вновь стать мраморным?
Генерал вошел в комнату.
– Ну и что? – живо спросил его император.
Генерал Бекер, ничего не ответив, почтительно поклонился и протянул бумагу.
– Сир, – сказал вслед за этим генерал Бекер, – по выражению моего лица Ваше Величество могло вполне предположить, что я не очень преуспел в моей миссии.
Император медленно развернул бумагу и прочел:
Император прочел эти строки и ни единым движением мускулов лица не выдал своего волнения. Затем совершенно спокойным голосом он сказал:
– Распорядитесь об отъезде, генерал. Когда все будет готово, скажите об этом мне.
Ровно в пять часов пополудни того же дня император покидал Мальмезон.
У дверцы кареты его ждал Сарранти, предложивший руку, которая никогда не сгибалась.
– Кстати, – спросил Наполеон, положив ладонь на его руку, – предупредили ли генерала Брайера о том, что он может продолжать движение на Париж?
– Нет, сир, – сказал Сарранти, – ведь пока еще есть время…
Наполеон отрицательно покачал головой.
– Ах, сир! – прошептал корсиканец. – Вы больше не верите Франции!
– Франции верю, – ответил Наполеон. – Но я не верю больше в свой гений.
И, сев в карету, захлопнул за собой дверцу.
Лошади взяли с места в галоп.
Надо было прибыть в Версаль раньше пруссаков.
Глава LXIII
Рошфор
Третьего июля, в тот же самый день, когда враг вступал в Париж, император въехал в Рошфор.
На протяжении всего пути Наполеон был печален, но спокоен.