Самая темная ночь

Поэтому Нина с головой ушла в работу. Она ослепла для внешнего мира, оглохла и думала лишь о малом квадрате паркета прямо перед собой, без устали терла тряпкой половицы, а когда им приказали вылить грязную воду из ведер и выстроиться в шеренгу для возвращения в лагерь, поздравила себя с тем, что обратный путь ведет под горку. Это будет легкая прогулка, а после переклички им дадут поесть. И когда она доберется до койки в бараке, не позволит себе заснуть сразу, а будет думать о своей дочке. Будет вспоминать, как чудесно держать Лючию на руках. Как падает тень от длинных ресниц на ее щечки, когда она спит. Как трогательно кривится ротик, похожий на розовый бутон, если она голодна. Нина будет вспоминать о том, что ее дитя сейчас в безопасности, окружено любовью и заботой, и уже одно это поможет ей пережить очередную холодную ночь и очередной изнурительный день.

Она и другие еврейские женщины – люди, а не нули, они ни за что не станут нулями – проработали в палаццо еще несколько дней, а затем их отправили в яблоневый сад неподалеку. Поначалу Нина возликовала, потому что дорога туда была короче, а запах яблок, прогретых поздним осенним солнцем, казался восхитительным. Ее, как одну из самых сильных в группе, отрядили таскать корзины, наполненные собранными яблоками. Корзины были тяжелыми, ухватить их так, чтобы было удобно нести, не получалось, и уже через пару часов Нина с трудом держалась на ногах от голода и усталости. Есть хотелось отчаянно, но она знала, что будет, если взять себе даже самую гнилую падалицу – одна женщина уже попыталась это сделать, откусила крохотный кусочек, и ее за это избили до полусмерти. От ее пронзительных криков в сочетании с приторно-сладким ароматом перезревших яблок Нину вырвало, что, однако, не помешало ей вечером с жадностью проглотить засохшую поленту и заплесневевшую мешанину из овощей без малейших колебаний.

* * *

Несколько дней спустя поползли слухи. В очереди к уборной, в те краткие моменты, пока обитательницы барака выстраивались на перекличку, в холодные ночи под одеялом, одним на троих, как только надзирательницы удалялись в свои удобные жилища, женщины говорили лишь об одном: ожидается переброска.

– Надзирательницы это обсуждали. Они считают, переброска будет не сегодня завтра, – услышала Нина вечером в очереди за едой.

– Что такое «переброска»? – спросила она.

– А сама как думаешь? – проворчали ей. – Людей отсюда перебрасывают. Выстраивают в шеренгу и уводят. Они не возвращаются.

– Куда уводят?

– На север, через перевал Бреннер. А куда дальше – неведомо. Говорю же – никто не возвращался.[62]

Последний день Нины в этом лагере ничем не отличался от остальных. Она вместе с другими еврейскими женщинами стояла и ждала, пока из других заключенных, с номерами, организуют рабочие kommandos. Терпеливо ждала и надеялась на то, что сегодня не придется далеко идти и волдырь, набухший у нее на ступне, не лопнет.[63]

Надзирательница, та самая мерзкая блондинка, называвшая их нулями, пребывала в хорошем настроении – и этого было достаточно, чтобы Нина занервничала.

– Сегодня вы пойдете на Виа-Пачинотти, – сказала надзирательница с беспощадной улыбкой.

Нина покосилась на других пленниц, окружавших ее, но, похоже, никто не знал такой дороги. Возможно, им предстоят дорожные работы? Или там находится какое-нибудь здание, где нужно сделать уборку?

Нина встала в шеренгу. Вереница из заключенных сегодня была длиннее – здесь оказались около сотни сильных работниц, и были десятки женщин, которых она прежде не видела. На некоторых была гражданская одежда; встречались и пожилые – их раньше не включали в рабочие kommandos.

Ни у кого из этих женщин не было номеров.

Они вышли из лагеря, миновали мост, минут через десять свернули на широкую просеку и вскоре оказались у железнодорожной станции Больцано, где у перрона ждал поезд.

Это был товарный состав, вагоны стояли с открытыми дверями, вдоль них выстроились солдаты в черно-серой униформе СС. Они сразу окружили подошедших женщин.

Бежать было поздно. Прятаться негде.

Женщины в первых рядах отшатнулись, закричали, попытались протестовать. Нина тоже закричала, но все было бесполезно. Через пару мгновений ее уже тащили по настилу в последний вагон. Он был набит битком людьми, но ее затолкали внутрь чьи-то грубые руки, загнали туда ударами кулаков в спину. Двери закрылись за ней с тошнотворным лязгом.

В товарном вагоне были десятки женщин, так много, что нельзя было даже присесть. Состав дернулся вперед, вагон тряхнуло, и пожилая женщина с согбенной спиной вцепилась в руку Нины – вдвоем им удалось сохранить равновесие.

– Прошу прощения, – пробормотала Нина, сама удивившись, что вспомнила о хороших манерах посреди этого кошмара.

– Ты не виновата, дорогая, – улыбнулась пожилая женщина и потрепала Нину по руке. – Сможешь выглянуть наружу?

– Попробую.

Повернуться, не растолкав всех вокруг, здесь было невозможно, но Нине все же удалось добраться до стенки вагона. Сквозь щели между досками проникал свежий воздух. Доски были грубо оструганные и пахли хлевом.