Самайнтаун

Она невольно ахнула и тут же отбросила от себя нож, будто ужалилась. Скрипучий голос из глубин древних и темных, откуда они оба происходили родом, настырно повторил:

«Убей любимого, и способность ходить навсегда твоей станет».

«Ну же, исполни свою мечту! Окропи свои прелестные белые ножки кровью, и они тотчас заходят, зашевелятся, как будто всегда такими были…»

– Франц никакой не мой любимый, – выдавила Лора и, потянувшись через кровать с коляски, снова схватила надоедливый кинжал, впившись в него ногтями так, что те побелели. Она будто пыталась причинить ножу такую же боль, какую он причинял ей одним своим существованием. – Я вообще никого не люблю! Ни Титанию… – Нож снова нагрелся в ее ладони. – Ни Джека… – И вот опять. – Ни тем более Франца! – Он раскалился так сильно, что Лоре, шипящей, стало тяжело его держать. – Никто мне не нужен! Никто! И потому ты никого из них не получишь.

Лора глянула на подушку, затем на свой усыпанный стразами клатч, тоже добытый на одной из барахолок, и, стиснув зубы, все‐таки сунула в него кинжал, прямо к черному ведьминому камню, бутафорской волшебной палочке из пластмассы и губной помаде. Да, когда Лора носила нож с собой, ей было неспокойно, но когда оставляла дома, где его могли найти другие или где он сам мог найти кого‐то, ей было ужас насколько страшно. Тем более, если Титания не передумала и их план остается прежним, то кинжал может ей помочь. В конце концов, против зла иногда помогает только другое зло.

– А он ведь обещал, что я смогу ему костюм на День города выбрать… Эх, врунишка.

Это было первое, что услышала Лора, когда закончила припудриваться, впервые обведя глаза розовым, а не черным, и въехала в комнату Джека, где Франц и Титания ее уже ждали. Сам Джек будто бы ждал тоже: лежал все там же и так же, вытянув руки по швам в своем алькове, но уже не под тканевым покрывалом, а под шерстяным. Очевидно, Титании было тяжело видеть, как ничего не меняется здесь, и поэтому она меняла, по крайней мере, одеяла. На подоконниках, тоже ее стараниями, стало в разы больше цветочных горшков с домашними растениями, перенесенными из лавки, которую Титания закрыла насовсем после того, как спонтанно уволилась ее помощница. Вокруг люстры, будто ажурный плафон, вился дым от благовонных палочек с амброзией.

Этот запах, как и сам дым, напомнил Лоре о спиритическом сеансе, и она поежилась, растерла выступившую под блестящими рукавами гусиную кожу, прежде чем проехать глубже в комнату и погладить маленькие декоративные тыквы с голубыми свечами внутри, стоящие в ее углах, вырезанные не очень ровно, будто бы трясущейся рукой. Раньше Джек расставлял такие по всей Крепости ко Дню города, и вместе, вчетвером, они украшали дом. Даже плели гирлянды из желудей и сухих вязовых листочков, а накануне проводили грандиозную уборку, подметали, мыли полы и стены очищающим настоем из зверобоя и лимонника… В этом году, конечно, все было по-другому. Все было неправильно и не так. Даже Барбара не бесновалась в предвкушении веселья, как обычно, а лежала так же неподвижно, как Джек, забившись в щель под его кроватью, не шевелясь и никому не отзываясь, будто бы и впрямь всего лишь тень, отброшенная стоящим в изголовье ночником.

– А я, кстати, действительно выбрал! Костюм для Джека в смысле, – снова заговорил Франц, стоя рядом с понурым видом, и махнул головой на спинку стула, где поверх таинственного черного пальто, в котором Джека принесли к двери Крепости, висел с виду непримечательный свитер крупной вязки, джинсы с коричневым ремнем и еще какие‐то цепочки, браслеты. – Жаль, что он не сможет его надеть… Хотелось бы мне взглянуть на него в таком прикиде. Эй, а ты почему еще не в костюме, Тита?

А действительно, почему? Лора заметила это только сейчас, когда посмотрела на Титанию следом за Францем. Прихлебывая из фарфоровой чашки, она сидела в кресле нога на ногу в том же платье, в котором обычно копошилась в сырой земле: зеленый батист в коричневую клетку, белые рукавчики, кружевной воротничок, вышитый передник. Следы почвы виднелись на ее локтях – видимо, уже не поддавались стирке. Никаких украшений, никакой прически или макияжа на Титании не было, будто она, как Франц, решила притворяться на День города самой собой. В прошлом году она, помнится, была какой‐то там египетской богиней, а в позапрошлом – цветком со смешным ободком в виде лепестков. Титания уважала Джека, а потому чтила его традиции. Она бы никогда не отказалась наряжаться тридцать первого октября, как бы глупо ни было восставать против Ламмаса в праздничном костюме. Если только…

– Я не иду на День города, – произнесла Титания, как какое‐то проклятие, заставившее Лору сжаться в кресле, а Франца – стиснуть края своего плаща.

– Мы… Мы с Лорой пойдем вдвоем? – проблеял он как‐то совсем уж испуганно даже по меркам своей обыкновенной лени и трусости. – Но ты говорила…