Самайнтаун

Будучи Королевой Неблагого двора и прекрасно зная, что существует двор Благой, Титания знала и то, что во вселенной наверняка есть и другие силы, с которыми нужно мириться. Оказавшись в Самайнтауне, она убедилась в этом. Сказки и легенды, поэмы и баллады, байки и притчи… Иногда Тита задавалась вопросом, это они породили тех, кто здесь живет, или наоборот? Стоя напротив предводителя Дикой Охоты во плоти, она бы сказала, что скорее второе. Херн был заложником своей первородной сути, прямо как она. Он тоже должен был следовать проклятию – скакать по небу всю темную половину года, собирать души мертвецов и пополнять призрачное войско. Но вот, где он сейчас – там же, где она. У нее – никакого паутинного плаща и лунной диадемы, у него – никаких доспехов и рогов. Они оба каким‐то образом сняли с себя бремя, затерялись среди людей, но надолго ли их хватит? И кому они обязаны всем этим? Титания вот Джеку, а Херн, значит…

– Я так долго искал тебя, надеялся увидеть вновь. Наша встреча была предначертана судьбой, сами норны переплели наши дороги, – продолжил он, сделав несколько шагов не к ней, но по диагонали, так, что расстояние между ними все же сократилось. – Мало того, что мы повстречались в Дубовую луну – самую крепкую на узы из всех лун, – так еще и в последнюю ночь ноября, когда голая холодная земля отпускает мертвых, они наряжаются в свои саванны, пьют вино из белладонны и танцуют с феями на их холмах. По крайней мере, так говорили там, где я родился… Но, как оказалось, танцы – не совсем подходящее слово.

Херн хохотнул, и Титания невольно замлела от того, каким мягким, бархатным был этот смех – резкий контраст с тем, кем Херн являлся на самом деле. И было в этом нечто… успокаивающее. В общей сложности они проговорили всего несколько минут, но отчего‐то ее уже не оставляло чувство, что они близки. Они оба вкушали гибель. Они оба ее несли. Они оба от нее сбежали.

– Что ты делал тогда в оранжерее? – спросила Титания в лоб, вспоминая клематисы, древо, все ими заросшее, и чувство противоестественного, отзывающееся кислым вкусом желчи у нее на языке.

– Выполнял поручение. Так, по мелочи. Оранжерея профессора просто хорошо подходит для… – Херн вдруг закашлялся и, приложив ко рту ребро ладони, прочистил горло и быстро обтер ее о штанину. Титания сделала вид, что не заметила, как на той осталось нечто желто-розовое, похожее на смесь пыльцы и крови. – Извини, не могу об этом говорить, – И кажется, он не мог говорить буквально. Зато вдруг произнес: – Можно тоже спросить тебя кое о чем? – Она кивнула. – Почему ты с Джеком Самайном? Разве не тебе принадлежит лавка «Волшебная страна»? Разве ты не любишь, когда жизнь расцветает в твоих руках? Там, в оранжерее, ты казалась такой умиротворенной и счастливой среди зеленых трав… Разве, будучи с самого сотворения веков заложницей темной половины года, как и я, ты не хотела бы стать частью светлой?

– Нет, – ответила Титания. – Тьма мне всего роднее, как и Джек. Поэтому уйди с дороги.

И она снова ринулась вперед.

Золотая пальца посыпалась с кончиков ее пальцев, вспыхнули искры гламора, и чары раскрылись вокруг нее, будто птица расправила перья, скрывая и завораживая. На миг Титания увидела смятение и восторг, которыми перламутровый гламор отразился на лице Херна, застигнутого врасплох. Но едва она приблизилась к нему, едва пробежалась по сухим трещащим листьям и прыгнула – все вдруг исчезло. Он моргнул, вместе с тем каким‐то образом сморгнув и пленившее его очарование, и с легкостью перехватил Титанию за локоть, не дав сбежать. Она рыкнула, клацнула зубами в опасной близости от его щеки. Сцепившись, вместе они покатились по бронзовой траве.

Этого следовало ожидать – предводитель Дикой Охоты то же самое, что ее король. Потому и одарен Херн был не по-людски, а по-королевски: руки, сильные и крепкие, сжали ее запястья, как рябиновые колодки, хоть и не настолько, чтобы оставить синяки. Несмотря на союз с Ламмасом, от него пахло трескучим морозом, волчьими ягодами и самым обычным гелем для укладки. Рыжие кудри, правда, все равно топорщились во все стороны, как им заблагорассудится. Даже сейчас в них плескалось солнце, угасшее на небе, а в серебряных пуговицах жилета Титания могла видеть свое лицо – раскрытую зубастую пасть, расширившиеся зрачки, колышущиеся вокруг головы волосы. Они, черные и шелковые, как обрывки ночи, обвили шею Херна, стянули туго, лишая воздуха. Так они и валяли друг друга по земле: она – пытаясь вырваться и вскочить, а он – пытаясь удержать ее на месте.

– Можно пригласить тебя на свидание? – выдавил Херн ни с того ни с сего, когда Титании удалось вновь перевернуться и очутиться сверху, приложив его затылком о траву и сухие хворостины. – Что ты любишь помимо мужской плоти? Может, карри? Я тут случайно набрел на один прелестный китайский ресторанчик, где, слава богам, наконец‐то нет ни одного блюда с тыквой!