Самвэл

Несмотря на просьбы узника, Драстамат все-таки скрыл, что великий патриарх Армении сослан на остров Патмос.

— Наверное, он задерживается в Византии, чтобы вернуться вместе с моим сыном?

— Да, государь.

Царь опустил голову, и длинные пряди волос покрыли его скорбное лицо. После недолгого раздумья он снова заговорил:

— Это и утешает меня, Драстамат, и горько уязвляет.

Я всегда был не в ладах с Нерсесом. А теперь он покровительствует моему сыну____Это своего рода месть — на хрис

тианский манер: платить добром за зло.

— Это его долг, государь, как истинного христианина.

— Скажи — и как истинного сына своей родины, Драстамат. Я всегда противился начинаниям Нерсеса, но никогда не переставал уважать в нем самые высокие добродетели человека незаурядного.

— А что делает Меружан? — переменил он разговор.

— Будь проклято его имя! — отозвался главный евнух с глубоким отвращением, — Получил от Шапуха разные приказы и лезет из кожи, чтобы их выполнить.

— Конечно, подлые приказы?

— Само собой, государь. Но я уповаю на то, что единство армянских нахараров разрушит его злые козни.

— Единство нахараров? — горько переспросил царь. — Да разве можно верить в их искренность...

— Не только можно, но и должно, государь. Теперь они очень и очень раскаиваются в своих безрассудствах.

— После всего того вреда, который они нанесли Армении, Драстамат? Заточили в тюрьму своего царя... обратили в руины свою родину... а теперь, говоришь, они раскаиваются? Слишком, слишком поздно...

— Поздно, по не слишком, государь. Своею самоотверженностью искупят они ныне старые свои грехи. Мне известно многое о том, как нахарары, рука об руку с духовенством, готовятся к борьбе за спасение родной страны.

— Расскажи все, что знаешь!

И Драстамат начал рассказывать все по порядку: прежде всего о намерении Шапуха уничтожить в Армении христианство и насадить персидское огнепоклонство, потом о том, что он уже предпринял для достижения этих целей; тут главная роль отводилась Меружану Арцруни. Рассказал о больших посулах Шапуха Меружану, о почестях, которых тот удостоится, когда выполнит все замыслы персидского владыки. Рассказал о клятве армянских нахараров и о том, что они предпринимают, чтобы предотвратить грядущие бедствия и спасти веру Христову и царский престол от персидских насильников. Свой рассказ он закончил словами утешения и ободрения: он убежден, что Шапуху не удастся осуществить свои злые замыслы, ибо Армения претерпит, быть может, немало бед и испытаний, но никогда не покорится.

Царь слушал, не поднимая головы, охваченный тревогой и возмущением. Его обросшее смуглое лицо становилось все мрачнее. Он ждал, он предвидел все это с того самого дня, когда злосчастные обстоятельства предали его в руки вероломного перса.

— Но как дошли до тебя все эти известия, Драстамат?

— В бытность мою в Тизбоне, государь, я неизменно следил, что затевают при дворе. У меня есть там верный человек, он в самой гуще всех этих дел и обо всем сообщает мне. Все, что удавалось узнать, я тут же тайно пересылал армянским нахарарам, дабы предупредить их, и получал от них ответы. Все, что мог, я сделал, государь. Теперь остается только одно дело: облегчить участь моего государя и если удастся (на что очень надеюсь), освободить его из заточения.

Последние слова он произнес еле слышным шепотом.

По лицу царя скользнула грустная улыбка.

— Хвалю твое усердие, Драстамат, — сказал он, — но не могу одобрить чрезмерности твоего воодушевления. Чем ввязываться здесь в хлопоты о моем освобождении, что требует и времени и благоприятных обстоятельств, тебе следует быть там, в Тизбоне, при дворе, дабы продолжать начатое тобою дело. Армянским нахарарам нужно иметь верное ухо при персидском дворе, и ты подходишь как нельзя лучше, ибо пользуешься особым благоволением Шапуха.

— И все же... судьба моего государя... такая бедственная участь... — настаивал Драстамат прерывающимся голосом.

— Моя участь уже стала лучше, Драстамат: то, что ты сообщил, немного успокоило меня. Повторяю, нам нужен в Тизбоне свой человек, и этим человеком должен быть ты. А заниматься мною — значит отнимать у тебя время. Скажу больше: если я вырвусь отсюда, вернусь в Армению и снова возьму власть в свои руки — в нынешних сложных и запутанных обстоятельствах это будет, я считаю, даже во вред делу. Почему? Потому что я не смогу примириться со своими нахарарами, а для спасения родины это необходимо. Между нами уже не может быть прежней дружбы. Мое возвращение разожжет новую междоусобную, внутреннюю войну, в то время как необходимо бороться с внешним врагом. Нет, я останусь здесь, пожертвую собой во имя мира в стране. Пусть нахарары признают моего сына. Он новый человек на престоле, и у нахараров нет с ним личных счетов. А я здесь буду молить создателя о даровании им удачи и целиком положусь на его волю.

Драстамат не мог более скрывать своего отчаяния, припал к ногам государя и воскликнул: