Санктуарий

– Ты же знаешь, что Беа ревновала к Харпер чуть ли не вечность.

Черил хмыкает.

– Прекрасно знаю. Бридж, милая, мне очень жаль, что я все это сказала. Это было чересчур. Но пообещай, что не станешь дальше в это лезть. Эбигейл сбрендила, раздувает всю эту историю. Теперь и мужа Джулии в это втянули. Я не хочу, чтобы в этот ураган затащило и нашу семью.

Я ожидаю, что Бриджит начнет страстно меня защищать. Напомнит своей жене, что мы дружим уже тридцать лет. И, главное, заявит, что Харпер не виновата. Но она ничего из этого не делает. Она только шмыгает носом.

– Ненавижу, когда мы ссоримся.

– Я тоже. Тоже.

Они замолкают. Я представляю себе, как они обнимаются. Может, Черил гладит Бриджит, словно она пудель из ее салона.

– Ты с самого начала наших отношений хотела, чтобы я вышла из ковена, – говорит Бриджит. – Ты сейчас не просто воспользовалась этим как предлогом, правда?

– Ты же знаешь мое отношение к колдовству. Моя вера… Тут ничего не изменилось. Но я тревожусь за тебя, дорогая. Это – серьезные обвинения. Кто знает, какие темные делишки Сары всплывут дальше? Я не хочу, чтобы при этом пострадала ты или Иззи.

Бриджит молчит. Она думает о том же темном деле, что и я. О том, которое было сделано именно там, где сейчас стоят Черил и Бриджит, и которое не давало нам всем покоя с тех самых пор.

Но если я не признаюсь, никто об этом не узнает. Альберто при этом не присутствовал. А Эбигейл и Майкл вряд ли поведают всему миру, что их золотой мальчик был обязан своей жизнью чему-то настолько противоестественному.

Углубившись в воспоминания, я чуть было не пропускаю тихий ответ Бриджит.

– Хорошо, дорогая. Больше никакой магии – пока. Хотя я останусь Сариной подругой, что бы ни происходило. А теперь иди и ложись. Я не отпущу тебя с мигренью и аурой. Мы обе знаем, во что это выливается. Я позвоню в школу.

– Спасибо. Я понимаю, что это тяжело, но так будет лучше – на время.

«Навсегда, – с горечью думаю я, – если Черил своего добьется». Но я этого не допущу.

А потом я понимаю, насколько все плохо: потому что как я теперь проведу свой ритуал солнечного камня?

В попытке найти выход мои мысли мечутся, словно лисица, запертая в сарае. Хотя бы лучик света. На кого еще я могу положиться? Кто был на моей стороне безоговорочно?

Есть только один такой человек: Пьер. Он никогда не входил в мой ковен, и он мужчина. Но мы дружим всю жизнь, так что у меня должно получиться подсоединиться к его энергии, и он родился и вырос в Санктуарий, что особенно удачно для той магии, которая распространится на наш город. Джулии и Пьера хватит.

Джулия будет зла на Эбигейл за то, что та сказала. У нее доброе сердце. Разве она откажется помочь мне в обряде, который должен успокоить наш растревоженный город?

* * *

Я не хочу ехать к Джулии слишком рано: пусть Беа и Альберто уйдут из дома. Он завозит дочь в школу, а потом едет на вокзал, чтобы поработать в городе, и я уверена, что сегодня он обязательно уедет в город, чтобы сбежать от сплетен, ходящих по Санктуарий. Так что я беру пример с дочери: немного тишины на природе помогут мне успокоиться. Тропы, идущие в сторону Анаконны пустынны и красивы.

Я уже выезжаю из города, когда кое-что замечаю в зеркале заднего вида. Я останавливаюсь на обочине и иду назад.

Это очень дерзко. Готова спорить, что это сделал тот, кто тогда испоганил наш дом, потому что красная краска та же. На дорожный знак с гербом и названием города нанесли лишние слова. Выше названия написано «ОСВОБОДИМ», а под ним «ОТ ВЕДЬМ».

ОСВОБОДИМ САНКТУАРИЙ ОТ ВЕДЬМ

Сотворившие это осмелели. Тогда они не дорисовали пентаграмму, которая сделала бы их граффити преступлением. А вот здесь они не сдерживались. Это ненависть – буквами размером чуть ли не в полметра.

Я записала номер следователя, так что теперь я его набираю. Она не отвечает, и я оставляю сообщение. Я подумываю, не позвонить ли в полицию, но потом решаю, что они просто закрасят слова, не задавая никаких вопросов. Так что я делаю несколько снимков. Позже я отправлю их в Собор. Если они не хотят помочь мне на моих условиях, я добьюсь их помощи по-другому.

Когда я возвращаюсь в машину, у меня трясутся руки. Мне надо прийти в себя. Вдоль прогулочных тропинок тут есть масса кафешек. Надо купить горячего шоколада, чтобы получить дозу быстрых углеводов.

Но когда я сворачиваю к первому попавшемуся кафе и захожу в зал в псевдо-деревенском стиле, то вижу, что на стойке с чтивом для клиентов лежит стопка экстренных выпусков «Сентинел». Парень за стойкой поворачивается ко мне с услужливой улыбкой. Она гаснет, когда он меня узнает. Он поднимает крышку стойки и выходит.

Я знаю, что будет дальше. Я поворачиваюсь и спешу уйти, пока он не попросил меня об этом – или даже не выставил силой.

На стоянке я сижу за рулем и рыдаю, захлебываясь соплями и не могу остановиться. Я ведь всегда старалась использовать мой дар так, как меня учила бабушка: чтобы помогать и исцелять.

Чем я такое заслужила?

Не будет ли это стоить жизни моей дочери?

72

Сара