Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском

Сергей Геннадиевич Курочкин, человек трудолюбивый, педантичный, в высшей степени грамотный, заслуживший любовь и уважение работников Вольного фонда, обладал только одним недостатком. Раза три-четыре в году у него начинался запой, продолжавшийся несколько дней, а то и неделю. Именно эта огорчительная слабость вызывала некоторую симпатию у Гуденки к мрачноватому, замкнутому наборщику. В дни запоя Курочкин гулял по-купецки, что называется выпускал пары, пропивая иногда все, кроме гарибальдийской красной рубашки и шапочки с пером. Во время последнего такого загула, встретив его случайно, Гуденко затащил к себе на предмет распития бутылки ямайского рома, не подозревая, что это будничное событие окажет огромное влияние на его дальнейшую судьбу.

Открытие это произошло не сразу. С чувством превосходства, так как Гуденко был еще не пьян, а только воодушевлен выпитым, он поддразнивал сильно захмелевшего Курочкина:

— Вы, Сергей Геннадиевич, полный тезка Нечаева. В этом есть что-то роковое. Согласитесь. Сходство имен часто таит в себе сходство судьбы и характера.

— Впервые слышу,— сухо откликнулся Курочкин.

— Так мне рассказывала одна очень проницательная гадалка. И я подозреваю, что не случайно с вашими способностями вы перебиваетесь с хлеба на квас в Лондоне. Тут есть какая-то тайна. Сознайтесь, вы совершили преступление, подобно Нечаеву? Какая-нибудь экспроприация? Или убили лучшего друга? Можете не стесняться. Гуденко — могила.

— Подобно Нечаеву!— фыркнул Курочкин.— Да если бы в моей груди билось каторжное сердце Нечаева, за мной пошла бы многотысячная армия громил и разбойников!

В дни запоя Курочкин любил выражаться возвышенно.

— Рассчитываете на свое красноречие? Но с вашим тезкой тягаться трудно. Говорят, он распропагандировал охрану Петропавловской крепости.

— На красноречие? Метать бисер перед свиньями? У меня другой талант.

— Какой же, если не секрет?

Хитроватая не то детская, не то безумная улыбка осветила угрюмое лицо наборщика. Он склонил голову набок и игриво сказал:

— Попробуйте угадать.

— Я не мадам Ленорман. Угадывать чужие мысли и предсказывать будущее не умею.

Курочкин вперил в него презрительный, но мутный взгляд и разразился тирадой:

— Кто может предсказать мое будущее? Его нет. Оно умерло вместе с Джузеппе Гарибальди. Ради него и его благородного дела, ему, и только ему, герою, овеянному мировой славой, я бы пожертвовал и жизнью и честью! Я растоптал бы ногами свое доброе имя и...— он оглянулся и с отвращением выкрикнул: — Послушайте! Здесь у вас пауки!

— Полезное насекомое. Уничтожает мух,— спокойно ответил Гуденко.

Речь шла о пауке в стакане, стоявшем на умывальнике. Он прижился. Гуденко не позволял мыть стакан и с каким-то горестно-сладостным чувством наблюдал за бесплодными усилиями паука, смутно напоминавшими его собственную участь. Но сейдас думать об этом не хотелось. Он спросил:

— Дернем по одной?

Дрожащей рукой Курочкин потянулся к стакану.

Откинувшись на спинку стула, Гуденко любовался им,— патетические речи, неудержимое желание продолжать застолье, хмельной полет воображения, готовность принести в жертву своему кумиру и жизнь, и честь,— вся эта смесь французской патетики с русским разгулом вызывала в памяти безумные гусарские ночи в Новой Деревне с цыганами, шампанским, простреленными зеркалами...

Опустевшая бутылка рома и дорогие сердцу воспоминания сделали беседу еще более оживленной. Теперь уже настроение Гуденки мало чем отличалось от вдохновенного парения наборщика. Гуденко даже позабыл, как собирался вначале, расспросить, по каким адресам отправляют в Россию «летучие листки». Оба говорили, не слушая друг друга, не допивая, посылая служанку в ближнюю кухмистерскую за новыми кувшинами эля. В бессвязном разговоре время от времени возникала, однако, тема таинственного таланта Курочкина, и дело кончилось тем, что собутыльники заключили пари a discretion — проигравший должен выполнить любое требование другой стороны. Гуденке предлагалось угадать, каким талантом обладает наборщик. Памятуя о воинственных намерениях Курочкина, о его мечтах о гарибальдийских походах, он предположил, что наборщик необычайно меткий стрелок на манер Вильгельма Телля. И — проиграл. Расплата была изысканно нелепа. Проигравшему предлагалось проплясать казачка в Британском музее. Единственное, что мог выговорить себе еще не окончательно потерявший голову Гуденко,— разрешение танцевать в пустом зале.

Таким оказался зал медалей и монет. Дождавшись, когда дежурный смотритель ушел в отдаленный зал египетского искусства, Гуденко, заложив руку за голову, сначала плавно прошелся под «Метелицу» между витринами и стеллажами, а затем, войдя в раж, пустился в настоящий лихой пляс. Хотя он еще и не знал, какая награда ожидает его за честно выполненный долг. И, как уже не раз бывало, она воодушевит и укрепит в уверенности, что счастливый случай приходит сам. Надо только его подкараулить, не совершая лишних усилий.