Семь мужей Эвелин Хьюго

И теперь я не знаю, что с ним делать. Я не знаю, как о нем думать. Определяющее обстоятельство сменилось чем-то гораздо более значимым – к лучшему или к худшему.

В какой-то момент, после того как я начинаю снова и снова прокручивать в уме одни и те же образы – реальные воспоминания о живом отце и представления о его последних мгновениях и смерти, – мне становится невмоготу просто сидеть.

Так что я встаю, выхожу в коридор и начинаю искать Эвелин. Нахожу ее на кухне с Грейс.

– Так вот почему я здесь? – Я поднимаю письмо.

– Грейс, ты не могла бы оставить нас на минутку?

Грейс встает со своего стула.

– Конечно.

Она уходит, исчезает в коридоре, и Эвелин смотрит на меня.

– Это не единственная причина, почему я хотела встретиться с тобой. Конечно, я выследила тебя, чтобы передать письмо. А потом искала способ познакомиться, но сделать это так, чтобы не шокировать тебя, не обрушиться как гром среди ясного неба.

– И здесь вам определенно помог «Виван».

– Да, у меня появился предлог. Мне было удобнее иметь дело с человеком, которого прислал крупный журнал, чем звонить тебе по телефону и пытаться объяснить, как я выяснила, кто ты такая.

– И вы решили, что просто заманите меня обещанием бестселлера.

– Нет, – говорит она, качая головой. – Начав знакомиться с тобой, я прочитала большую часть твоих работ. В частности, прочитала твою заметку о праве на смерть.

Я кладу письмо на стол. Может, стоит сесть?

– И что?

– Мне понравилось, как это было написано. Со знанием дела, умно, сбалансированно и с состраданием. В заметке чувствовалась душа. Меня восхитило, как умело ты справилась с эмоционально сложной темой.

Я не хочу позволять ей говорить мне что-нибудь приятное, потому что не хочу благодарить ее за это. Но моя мать привила мне вежливость, которая проявляется, когда я меньше всего этого ожидаю.

– Спасибо.

– Прочитав ту заметку, я решила, что ты прекрасно справишься с моей биографией.

– Вы так решили на основании одного маленького отрывка, который я написала?

– Я так решила, потому что ты талантлива и способна разобраться и понять сложности того, кто я такая и что я сделала. И чем больше я узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, что не ошиблась. Какую бы книгу ты ни написала обо мне, в ней не будет простых ответов. Но я знаю, что ты не уклонишься от правды. Я хотела передать тебе это письмо, и я хотела, чтобы ты написала историю моей жизни, потому что ты самый подходящий для этой работы человек.

– Итак, вы провели меня через все это, чтобы успокоить совесть и убедиться, что получите ту книгу о своей жизни, которую хотите?

Эвелин качает головой, хочет поправить меня, но я еще не закончила.

– Нет, правда, удивительно. У вас на первом месте только собственные интересы. Даже сейчас, вроде бы желая искупить вину, вы в первую очередь думаете о себе.

Эвелин поднимает руку.

– Не веди себя так, словно сама не получаешь от этого никакой выгоды. Ты участвуешь во всем этом совершенно добровольно. Тебе хотелось получить эту историю. И ты воспользовалась – ловко и умно, могу добавить, – тем положением, в которое я тебя поставила.

– Эвелин, ну серьезно. Перестаньте нести чушь.

– Так тебе не нужна моя история? – спрашивает Эвелин, открыто бросая мне вызов. – Если не хочешь, не бери. Пусть она умрет вместе со мной. Меня это устроит.

Я молчу, не зная, как ответить, не зная, как я хочу ответить.

Эвелин выжидающе протягивает руку. Ей не нужны предположения. И вопрос не риторический. Он требует ответа.

– Давай, – продолжает она. – Достань свои заметки и записи. Мы можем сжечь их все прямо сейчас.

Я не двигаюсь с места, хотя времени для этого она дает мне достаточно.

– Хотя я не думаю, что ты этого хочешь – заключает она.

– Это меньшее, чего я заслуживаю, – говорю я, принимая защитную позицию. – И это, черт возьми, меньшее из того, что вы можете мне дать.

– Никто ничего не заслуживает, – отвечает Эвелин. – Вопрос всегда в том, кто готов пойти и взять это для себя. И ты, Моник, доказала, что готова пойти и взять то, что ты хочешь. Так что будь честна и в этом. Нет просто жертвы или победителя. Каждый находится где-то посередине. Люди, которые примеряют на себя тот или иной образ, не только обманывают самих себя, но и до тошноты неоригинальны.

Я встаю из-за стола и иду к раковине. Мою руки, потому что не терплю, когда они липкие. Вытираю. Смотрю на нее.

– Знаете, я вас ненавижу.

Эвелин кивает.

– Вот и молодец. Это такое незамысловатое чувство, не правда ли? Ненависть?

– Да. Правда.

– Все остальное в жизни сложнее. Особенно твой отец. Вот почему я подумала, что для тебя важно прочитать это письмо. Я хотела, чтобы ты знала.

– Что именно? Что он невиновен? Или что он любил мужчину?

– Что он любил тебя. Вот так. Он был готов отказаться от романтической любви, чтобы остаться с тобой. Ты знаешь, какой у тебя был удивительный отец? Ты знаешь, как тебя любили? Многие мужчины говорят, что никогда не бросят семью, но твой отец подвергся испытанию и выдержал его, не моргнув и глазом. Я хотела, чтобы ты это знала. Будь у меня такой отец, я хотела бы знать.