Семь незнакомых слов

При расширении контекста следует констатировать, что ни один вид общения — на уровне семьи, дружбы, коллектива, поколений и целых культур — не обходится без фигур умолчания. Всегда находятся темы, на которые в конкретном сообществе не принято говорить — как в доме повешенного о верёвке. Нарушение табу через пресловутое «окно Овертона» приводит к необратимому изменению стиля и сути культуры. Когда в патриархальном обществе начинают публично обсуждать вопросы сексуальности, оно перестаёт быть патриархальным. У либерального общества также имеется свой список тем, обсуждение которых не приветствуется. Отличие между первым и вторым обществами — лишь в стилистическом отношении к запрету. Консерваторы при нарушении приличий, как правило, не скрывают своих уязвлённых чувств. Либералы предпочитают не замечать альтернативную точку зрения, наделяя её статусом молчания и всячески маргинализируя оппонентов, — до тех пор, пока их голос не начинает звучать достаточно громко. В последнем случае либеральный порядок затыкает неугодные рты не менее охотно и жёстко, чем консервативный. Свободу слова нельзя назвать константой — её параметры могут различаться хотя бы по такому существенному критерию, как суровость наказания за озвучивание нежелательного. И всё же — вопреки декларациям о ней — свобода слова не столько расширяет пространство дозволенных речей, сколько сдвигает существующие границы: раньше не принято было говорить об одном, теперь о другом. Абсолютная свобода слова возможна лишь в ситуации, где все говорят, никто никого не слушает, и ценность высказывания определяется не смыслами, а децибелами.

Умолчание не ограничивается личными и общественными табу: оно соучаствует во всех видах намёка (скрытии прямого смысла), включая иносказания, и является главным принципом контекста, который позволяет опускать детали сообщения, как заведомо подразумеваемые и понятные.

С рассмотренных ракурсов молчание следует признать языковым аналогом тёмной материи в физике и такой же специальной частью речи, каким в математике является специальная цифра ноль. Сам по себе ноль ничего не значит или, говоря точней, означает ничто. Однако эта пустота создаёт порядки чисел (десятки, сотни, тысячи и т.д.), служит центром системы координат, применяется в уравнениях и выполняет ряд других важных функций. Математиков нет необходимости убеждать, что ноль — число. Возможно, лингвистам стоило бы перенять схожее воззрение на молчание».

— Всеволод, вы завтра у нас?.. — за обедом Клавдия-старшая вопросительно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на внучку. — Клавочка, вас ещё не спрашивала?..

— Точно! — Клавдия-младшая слегка подпрыгнула на стуле. — Алфавит, вы ведь не сошли с ума?.. Новый Год с нами будете встречать? Или собираетесь огорошить «другими планами»?..

Почему-то жутко стесняясь, я ответил: меня пока никуда не приглашали, но когда такая мелочь останавливала наглецов, желающих отпраздновать приход Нового Года вместе со своей девушкой и её бабушкой?

— Вот видишь, — доложила бабушке «внучь», — Алфавит Миллионович знает толк в хороших компаниях и выбирает лучшую из лучших…

Обе удовлетворённо кивнули и тут же уточнили, будет ли мне комфортно спать на раскладном кресле, стоящем тут же в столовой? Оно мягкое и в отличие от кожаного дивана вполне подходит для моего роста.

— Э-э… Да зачем?.. — всё глубже проваливаясь в смущение, я объяснил: такие хлопоты ни к чему. Метро завтра будет работать до трёх ночи: посидим за столом, отпразднуем, и я прекрасно успею вернуться в общежитие.

Ещё ничего не случилось, а Клавдия Алексеевна уже распереживалась: как же они отпустят меня одного в ночь, когда вокруг много пьяных, и мало ли что? Можно попробовать вызвать такси по телефону, но в новогоднюю ночь до них вряд ли удастся дозвониться. К тому же общежитие («Клавочка говорила») не рядом с метро: как я собираюсь добираться от станции? Пешком — среди стольких опасностей?

— Бабуля, не волнуйся, — моя девушка решительно остановила поток возможных злоключений. — Он останется.

В кабинете она устроила мне выволочку: что я за бука такой? Мог бы и пощадить пожилого человека: бабуля не сможет уснуть и будет страшно переживать, пока я не доберусь и не позвоню. Зачем устраивать такую нервотрёпку?

— Вы всё ещё обижаетесь? — Клава испытующе заглядывала мне в лицо. Я пожал плечами: как объяснить, что нам с ней лучше не ночевать в соседних комнатах? — Погодите, — она выскочила из кабинета и вернулась меньше, чем через минуту. — Рвите!

Я повертел в руках тонкую бирюзовую блузку и вернул её хозяйке: когда-нибудь потом. Если у нас дойдёт до «сладкого», мне хотелось бы разорвать эту одёжку непосредственно на Клаве.

— Говорят: сильно заводит.

— Хм, — словно примеряя, она прислонила блузку к зелёной водолазке, и посмотрела так, словно я уже учудил нечто несуразное. — Какие у вас, однако, фантазии. Ладно. Я обещала вам сюжет. Садитесь. Только потом не говорите: «Боже, с кем я связался!»

— Не прошло и тридцати пяти лет, — фраза прозвучала не так добродушно, как я хотел.