Семь «почему» российской Гражданской войны

Чем больше вхожу с соприкосновение со старыми владивостокцами, тем больше поражаюсь количеством и качеством сплетен и лжи, наброшенных[1918] на репутацию и имя Розанова деяниями Кузьминского, Крашенинникова и К^о. Пытаюсь доказать личную непричастность С.Н. к этим грязным и сомнительным делам, но мои доводы встречаются с плохо скрываемым скептицизмом.

Удалось остановить заключение сделки местного уполномоченного Министерства снабжения, пытавшегося купить огромную партию маньчжурского зерна по 1,97 иены за пуд в то время, когда лучшая цена на рынке была 1,05 иены. Интересно было бы выяснить, сколько миллионов уже переплачено нами на сделках подобного рода.

Потребовал от всех командиров частей представить записки о нуждах их частей и о том, что надо для немедленного их удовлетворения. Прошу контроль дать на некоторое время нескольких опытных чинов для поверки хозяйственной отчетности во всех войсках и учреждениях округа. Те частные сведения, которые до меня доходят, даже с большой скидкой на неизбежные преувеличения, требуют принятия самых крайних мер. Виновато и большое начальство, которое не хочет и не умеет поставить как следует службу и довольствие войск, и войсковые начальники разных рангов, или сидящие сложа руки и ни о чем не беспокоящиеся, или же добавляющие к общему хаосу собственные атаманские замашки.

Очень характерное проявление мелкой атаманщины – это приказ командира бригады 9 Сиб[ирской] стр[елковой] дивизии, а теперь коменданта Владивостокской крепости полковника Томилко о назначении самого себя шефом своих полков с наименованием их «имени полковника Томилко» (повторение приказа Калмыкова о наименовании Хабаровского кадетского корпуса «Собственным атамана Калмыкова кадетским корпусом»).

В дни столкновения с союзниками Розанов сделал огромную ошибку, приказав привезти во Владивосток эту бригаду, стоявшую раньше в Хабаровске и Благовещенске и совершенно там разболтавшуюся, как в нижних чинах, так и в офицерах.

Показательным настроением командного состава бригады был вчерашний случай с Томилко; этот «атаманчик» не признает над собой никакой власти и отдает самые беззаконные распоряжения. Розанов долго терпел, но вчера решил вызвать автономного коменданта и отрешить его от должности. Тот прибыл к штабу округа в сопровождении конных и пулеметных команд и окружил ими здание и приказал в случае его задержки в штабе или его сигнала ворваться в штаб и всех там арестовать.

Это распоряжение сделалось известным почти одновременно с прибытием Томилко; у Розанова не было никаких средств противодействия, и пришлось ограничиться только словесными предупреждениями, принятыми весьма равнодушно, если не дерзко.

Хорошо положение старшего представителя власти!

9 декабря. Отпраздновали день Св. Георгия; был Георгиевский парад – жалкая и серая пародия на то, к чему Владивосток привык до войны. Ведь тогда вдоль Светланской вытягивались сводные роты полков 3 и 9 С[ибирских] с[трелковых] дивизий, составленные исключительно из георгиевских кавалеров, имея во фронте восемь георгиевских знамен и десятки георгиевских труб. Из Омска прибыла деятельница Красного Креста Таль; проехала в поезде, в котором «следовала» семья Иванова-Ринова с двумя вагонами разного добра и довольствия.

По рассказу Таль, дочь И.Р., девочка лет 10–12, занималась в пути тем, что приставала к пассажирам с просьбами подарков, а если кто отказывал, то угрожала пожаловаться маме, что могло окончиться запрещением ехать дальше в столь привилегированном поезде. Поистинно, яблочко не далеко откатилось от родившей его яблони. И в то же время это яблочко при одном из посещений вагона, в котором ехала Таль, не постеснялось вылить свое собственное раздражение против своей матери, выразив свое отвращение оставаться иногда в своем купе и стеречь ящик с драгоценностями, которые нахапал ее папаша.

10 декабря. Сюда прибыл Калмыков с[о] своими отборными башибузуками. Я предупредил Розанова, чтобы этот разбойник не вздумал появиться в штабе округа, так как тогда я буду вынужден отдать приказ об его аресте за все учиненные им злодейства и преступления и, ввиду невозможности фактического исполнения и неизбежных последствий вооруженного нападения калмыковцев, вынужден буду просить вооруженной же защиты союзников.

Поставил Розанова в очень сложное положение; он решил, что примет Калмыкова в штабе самолично, а меня на это время командирует к союзным представителям для разрешения разных вопросов. Счел за лучшее согласиться на этот компромисс; объехал французского представителя графа Мартель[1919], старого знакомого по Владивостоку и Харбину Ли-тья-о[1920] и очень долго просидел у Нокса[1921] (живет в бывшей квартире коменданта крепости на Эгершельде).

Воспользовался случайной передышкой и успел проехать на форты и батареи – всюду развал и мерзость запустения; как говорят, японцы захватили в свою собственность все карты крепостного района и сняли подробные планы всех крепостных средств обороны. Горе слабым и побежденным!