Семья Тибо.Том 1

Антуан, глядя из-за плеча Рашели, успел заметить только чьи-то нагие переплетённые тела. Рашель стремительно закрыла ему глаза рукой; и тепло ладони, прикасавшейся к его векам, напомнило ему, как она, изнемогая от наслаждения, точно так же, пожалуй, только менее порывисто, прикрывала ему глаза в минуту близости, чтобы скрыть от любовника своё истомлённое лицо. Он стал в шутку бороться. Но она вскочила, прижимая к груди, обтянутой пеньюаром, связку фотографий.

Подбежала к секретеру, смеясь, положила пачку в ящик и повернула ключ…

— Прежде всего — это чужое, — заявила она. — Распоряжаться ими не имею права.

— А чьи же они?

— Гирша.

И она снова уселась рядом с Антуаном.

— Пожалуйста, будь умником. Обещаешь? Будем смотреть дальше. Тебе не надоело?.. Гляди-ка: вот ещё экспедиция… Экспедиция верхом на осликах, в леса Сен-Клу{74}. Видишь, в моду стали тогда входить рукава-кимоно. И костюмчик же у меня был — просто шик!..

X

«Лгу себе ежечасно, — размышляла г‑жа де Фонтанен, — но если б я смотрела правде в глаза, мне уже не на что было бы надеяться».

Она постояла у окна в гостиной и, не поднимая тюлевой занавески, проследила взглядом за Жеромом, Даниэлем и Женни, гулявшими по саду.

«Да, и правдолюбцы, оказывается, могут жить спокойно, хоть и погрязли во лжи», — подумала она. Но точно так же, как не могла она иногда противиться приступу смеха, так не могла противиться ощущению счастья, которое то и дело вздымалось из недр её души, словно волна морского прибоя, захлёстывая всё её существо.

Она отошла от окна и поспешила на террасу. Стоял тот предвечерний час, когда до боли в глазах стараешься рассмотреть очертания предметов; небо покрылось волнистыми разводами, и уже зажглись неяркие звёзды. Г‑жа де Фонтанен села, обвела взглядом знакомый пейзаж. Потом вздохнула. Она предугадывала, что Жером вряд ли будет жить вот так, рядом с ней, как живёт уже две недели; она хорошо знала, что вновь обретённое семейное счастье вот-вот развеется, как бывало уже много раз! Ведь даже в его отношении к ней, в его нежности и внимании, она с радостью и со страхом узнавала его, того самого Жерома, каким он был всегда. И это было доказательством, что он ничуть не переменился и что близок тот час, когда он её оставит, как оставлял всегда. Да, он уже не был тем постаревшим, надломленным Жеромом, каким был в те дни, когда она привезла его из Голландии и когда он цеплялся за неё, как утопающий за своего спасителя, искал в ней опору. Теперь, оставаясь с ней с глазу на глаз, он ещё держался как школьник, наказанный за шалости, и со смиренным и чинным видом вздыхал о своём горе, но уже достал из чемодана летние костюмы и вся его осанка стала моложавее, хоть сам он этого и не замечал. Да вот сегодня утром, когда она сказала ему до завтрака: «Сходите-ка в клуб за Женни, вам это будет прогулкой», — он, правда, прикинулся, будто ему это безразлично и он только уступает её просьбе, однако уговаривать его не пришлось. Он встал, а немного погодя уже быстрой походкой шёл по дорожке, подтянутый, в белых фланелевых брюках и светлом сюртуке; больше того, она заметила, как на ходу он сорвал веточку жасмина — украсить петлицу.

В тот миг, когда она вспомнила об этом, Даниэль увидел, что мать одна, и подошёл к ней. С того дня, как к ней вернулся муж, г‑жа де Фонтанен стала как-то чуждаться сына. И Даниэль это подметил: поэтому он и стал чаще ездить в Мезон и никогда ещё не оказывал ей столько внимания, словно хотел показать, что догадывается о многом и ничего не осуждает.

Он растянулся в раскладном кресле, обтянутом холстом, любимом своём низеньком кресле, улыбнулся матери и закурил. (Да у него совсем отцовские руки, жесты!)

— Ты вечером не уедешь, взрослый мой сын?

— Да нет, уеду, мамочка. На раннее утро назначена деловая встреча.

Он заговорил о своей работе, а это случалось не часто; Даниэль подготовлял к печати номер журнала «Эстетическое воспитание», посвящённый последним направлениям в европейской живописи, приурочивая его выход к открытию сезона, и был поглощён подбором огромного числа репродукций, иллюстрирующих статьи. Наступило молчание.

Тишина полнилась вечерними шорохами, и громче всего раздавался стрекот сверчков, который доносился откуда-то снизу, из рва, пересекавшего лес; порою тянуло дымком, и лёгкий ветерок прочёсывал сосны и с шелестом гнал по песку листья, покрытые прожилками, и лоскутья коры, опавшие с платанов. Летучая мышь, быстро и неслышно махая крыльями, коснулась волос г‑жи де Фонтанен, и та не удержалась, вскрикнула. Помолчав, она спросила:

— А воскресенье ты проведёшь здесь?

— Да, приеду завтра на два дня.

— А не пригласить ли тебе своего друга к завтраку?.. Мы с ним как раз встретились вчера в деревне.

И она добавила — то ли оттого, что и в самом деле так считала, то ли оттого, что приписывала Жаку те же душевные качества, которые, как ей казалось, она обнаружила в Антуане, а то ли и оттого, что ей хотелось доставить удовольствие Даниэлю:

— Вот у кого искренняя и благородная натура! Мы прошли вместе немалый путь.