Семья Тибо.Том 1

Госпожа де Фонтанен с таким выражением произнесла эти слова, что они приобрели какое-то особенное значение. Женни удивлённо взглянула на мать и сразу поняла, что сказала она так неспроста — вызывает её на откровенный разговор. Она как-то безотчётно решила не поддаваться, и решила не из скрытности, а оттого что никогда не раскрывала душу, если ей казалось, что её к этому принуждают.

Госпожа де Фонтанен притворяться не умела; обернувшись к дочери, она внимательно и прямо смотрела на неё в пепельном свете сумерек, надеясь, что ласковый взгляд пересилит холодную замкнутость Женни, которая так отдаляла их друг от друга.

— Ну вот, мы с тобой и одни, — снова заговорила она, слегка подчёркивая смысл сказанного и словно испрашивая этим прощение у дочери за то, что возвращение отца нарушило их близость, — и мне хотелось бы кое о чём потолковать с тобой, родная… Речь идёт о Тибо-младшем, я с ним вчера встретилась…

Тут она остановилась: говорила она без околичностей, пока не приступила к главному, а сейчас и сама не знала, как быть дальше. Но она так тревожно склонилась над дочерью, что сама поза как бы договаривала недосказанное и явно вопрошала.

Женни молчала, и г‑жа де Фонтанен, медленно отстранясь от неё, выпрямилась, отвела от неё глаза и стала смотреть на сад, уже окутанный темнотой.

Так прошло минут пять.

Ветер свежел. Г‑же де Фонтанен показалось, что Женни вздрогнула.

— Тебя продует, пора возвращаться в комнаты.

Теперь её голос звучал, как обычно. Она всё обдумала: настаивать не стоит. И была довольна, что завела этот разговор, уверена, что Женни понимает её, и уповала на будущее.

Они встали, прошли в прихожую, так и не обменявшись ни словом, и почти в полной темноте поднялись по лестнице. Г‑жа де Фонтанен оказалась наверху первой и ждала на площадке у двери, ведущей в спальню Женни, — хотела поцеловать дочь на сон грядущий, как у них было заведено. Лица девушки она не различила, зато почувствовала, что та вся напряглась, словно восставая против поцелуя; мать прижала её лицо к своему — щекой к щеке; движение это говорило о нежном сочувствии, но Женни резко отвернулась — из духа противоречия. Г‑жа де Фонтанен смиренно отступила и пошла дальше — к себе в спальню. Но она заметила, что Женни так и не отворила дверь в свою комнату и не вошла туда, а идёт вслед за ней, и тут же услышала её голос, — девушка говорила громко, возбуждённо, не переводя дыхания.

— Держись с ним холоднее, мама, раз ты находишь, что он к нам зачастил, вот и всё!

— Кто зачастил? Жак? — воскликнула, оборачиваясь, г‑жа де Фонтанен. — Да ведь он не показывается у нас вот уже недели две, а то и больше!

(И в самом деле, узнав от Даниэля о приезде г‑на де Фонтанена и о том, как нарушен весь уклад жизни в семье, Жак, опасаясь быть навязчивым, решил у них не бывать.) Да и оттого, что Женни далеко не столь аккуратно стала ходить в клуб, оттого, что старательно избегала Жака и часто, подождав, пока его не пригласят играть, украдкой убегала, почти и не поговорив с ним, — они редко встречались за последние две недели.

Женни решительно вошла в спальню матери, прикрыла дверь, да так и осталась стоять молча, с независимым видом.

Госпоже де Фонтанен до боли стало жаль её, и она произнесла — лишь ради того, чтобы Женни легче было признаться:

— Уверяю тебя, родная, я так и не поняла толком, что ты хотела сказать.

— И зачем только Даниэль вздумал вводить в наш дом всех этих Тибо? — раздельно и запальчиво выговорила Женни. — Ведь ничего бы и не случилось, если б он не питал столь непостижимые дружеские чувства к этим субъектам!

— А что всё-таки случилось, родная? — спросила г‑жа де Фонтанен, и сердце у неё зачастило.

Женни вскипела:

— Да ничего не случилось. Просто я не так выразилась! Но вот если б Даниэль, ну и ты, мама, если б вы оба вечно не звали в гости братцев Тибо, я бы не… я бы…

И голос у неё пресёкся.

Госпожа де Фонтанен собралась с духом:

— Вот что, родная, объясни-ка мне всё как есть. Может быть, ты подметила, что со стороны… по отношению к тебе… проявляется какое-то… какое-то особое чувство?

Не успела она договорить, как Женни склонила голову, словно подтверждая её слова. И тотчас же представила себе сад, залитый лунным светом, калитку, свою тень на стене и то, как повёл себя Жак, как тяжко оскорбил её; но она решила ни за что не рассказывать об этом жутком мгновении, которое до сих пор неотступно, днём и ночью, напоминает ей о себе; ей казалось, что, храня его в своей душе, она вольна была относиться к выходке Жака, как ей самой вздумается, — то ли приходить от неё в ярость, то ли в смятение.

Госпожа де Фонтанен чувствовала, что решительный час пробил, и боялась только, как бы Женни снова не отгородилась от неё стеной молчания. Встревоженная мать дрожащей рукой опёрлась на стол, стоявший рядом, и всем телом подалась вперёд, к дочке, лицо которой смутно различала в сумеречном свете, лившемся из отворённого окна.

— Родная, — начала она, — всё это, право, не так важно, если только ты сама… если ты сама…