Сердце Мира

Обрушившийся на меня шум был сравним по громкости… Да ни с чем он оказался несравним! Даже Первая Торговая в беспошлинный день так не голосила никогда, хотя уж народу-то на ней побольше, это точно. Большое квадратное помещение было разделено длинными столами, устланным бумагами, бумажками, листочками и листиками. Находившиеся в редакции люди говорили громко, горячо, с невероятной экспрессией и размахивая руками. Весь этот гвалт перемежался с гудом и грохотом работающих где-то за стеной машин. Когда мои уши привыкли к царящей здесь какофонии, я принялся прислушиваться к отдельным разговорам.

— Ты идиот! — вещал с невыразимым пафосом длинноволосый немолодой человек в клетчатом пиджаке и такой же кепке. — Ты понимаешь, что из-за твоих капризов нам придется урезать придворную хронику?!

— Кому нужна твоя придворная хроника, осел ты упрямый! — вторил ему второй, тощий и лысый. — Она каждый день одна и та же! У этих замшелых аристократов никакой фантазии нет! Ах, леди такая-то устроила прием, уси-пуси. Если бы написал не про ее прием, а про рога ее мужа, то читали бы это взахлеб!

— Это кто тут осел, а? — клетчатый упер руки в бока и надвинулся на лысого. — Если я про эти шуры-муры буду писать, то кого, по-твоему, на виселицу отправят?

Надо же, клетчатый — придворный хроникер? А выглядит как типичный бездельник оборванец… Впрочем, особым лоском и изысками гардероба здесь не блистали.

— Раз ты боишься, то нечего было идти в репортеры, — припечатал лысый клетчатого и гордо ввинтился в толпу остальных сотрудников.

Я повернулся к другой компании, на этот раз из трех человек. Один убеленный сединами благообразный отец семейства и два недоросля, похожих, как близнецы.

— …этот абзац мы вычеркнем, — деловым тоном рассуждал «отец семейства». — Вот тут надо бы добавить какую-нибудь сочную фразу. А вот здесь…

— Как это вычеркнем абзац?! — вопросил один из недорослей.

— Да в нем, можно сказать, самая соль! — поддержал его второй.

— Пересоленное блюдо у вас получилось, господа хорошие, — язвительно проговорил «отец семейства». — А читатель не любит пересоленное, ему надобно в плепорцию чтоб было!

— Зачем вы решаете за читателей!? — вспылил первый недоросль, а я не стал слушать дальше и повернулся к следующему столу. Прямо на нем восседал молодящийся субъект в потертом бархатном пиджаке и нараспев читал:

— О, вы, увитые виноградными гроздьями,О, вы, унизанные каплями росы,Для вас, благословленный просьбами,Я трачу творчества часы!

— Прелестно! — аплодировала девушка в завитых рыжих кудряшках. — Это гениально, восхитительно!

Было заметно, что остальные слушатели не разделяют восторг юной дивы, очевидно вдохновительницы витийствующего поэта.

— Раздел творчества у нас по остаточному принципу, — промямлил парень в черной куртке и старомодной шляпе. — Вы оставьте, пожалуйста, рукопись, главный редактор ее посмотрит, а когда будем печатать, то непременно вам сообщим…

— Как?! — возмутился поэт. — Что значит «по остаточному принципу»?!

— Мы люди маленькие, — вступился за товарища в черном товарищ в полосатом. — И ничего не решаем.

— Пойдем, любимая! — поэт соскочил со стола, схватил за руку кудрявую девушку и направился к двери, едва не сшибив меня по дороге. Тут на меня наконец-то обратили внимание. И не кто-нибудь, а тот самый, в клетчатом, который и был мне нужен.

— Вам чего? — неприязненно спросил он, оглядев меня с ног до головы.

— Видите ли, почтенный репортер, — я заулыбался и подошел к нему поближе. — Я мечтаю работать в газете. Можно сказать, с детства! Ах, как бы мне хотелось бывать в гуще всяких событий и доносить добрые вести до людей, вы просто не представляете!

«Не переигрываю ли я с образом восторженного идиота?» — подумал я, прижимая руки к груди и мечтательно закатывая глаза.

— Свободных вакансий в штате у нас нет, — нахмурился клетчатый и повернулся уходить.

— Подождите! Подождите! — я остановил его, схватив за рукав. — Вы меня неправильно поняли! У меня сейчас есть работа. Просто я хотел бы поближе познакомиться с ремеслом репортера, чтобы знать, чему мне нужно учиться, чтобы приблизиться к моей мечте! Не могли бы вы мне рассказать…