Серьезный коп (СИ)

Это Её ребёнок. Крохотное тельце, зажатое пирующими за столом Матери Огня, ласкающие щупальцами стихии угощение. Мальчик, такой живой, настоящий среди неугасающего пламени, намного нужнее грядущему, нежели сотни, тысячи, миллионы детей. Найдя своё законное место, рядом со мной, показался странным, ненормальным, галлюциногенным. Вокруг него просвечивало всё: и люди, и птицы, даже сами небеса, лишь он абсолютно плотный, реальный.

Солнце небес не светит ярче янтаря внутри его глаз. Для меня.

Гурман меряет шагами дугу полумесяца передо мной, явно успокоившись и разразившись монологом на тему моего скверного выбора.

- Ренар – это не твой сын?

Сэм замирает, прекратив брюзжать, устремляет на меня ненавидящий взгляд.

- Конечно, нет. Подобрал у больницы, оба родителя погибли, будучи врачами, - присаживается напротив меня вновь, погано улыбаясь. В душе возникает огромная досада: я представлял Гурмана великим тактиком, логиком, проводящим ритуалы подношения Тьме внутри себя с тщательным вниманием к деталям; сдержанным, горячим, а не сгорающим в котле жажды отмщения рассвирепевшим ублюдком. – Так и не спросишь, где твой сучёнок?

Сглатываю. Воображение рисует картины: одна хуже другой. Напрягаю руки, в запястья врезается верёвка, завязанная затейливым узлом. Стискиваю зубы.

- Под тобой. Буквально. Этажом ниже. В комфортабельном подвале без света в компании крыс, - знакомая прохладная сталь касается скулы, царапая. – Долго думал трахнуть его сразу или подождать моего драгоценного зрителя, который сможет оценить моё великое творение, так долго находящееся в разработке и наконец вошедшее в действие. – Рыкнув, наваливаюсь на ублюдка. Мощный удар в челюсть даёт обратный отток адреналину. Нос хрустнул. Морщусь, тут же получая удар ногой в живот. Ланель хватает ружьё, тут же упирая его мне в щеку.

- Ах ты жалкий, никчёмный… - злобное шипение брызжет ядовитой слюной во все стороны.

Опрометчиво было кинуть нож на пол, скорее хватаясь за двустволку.

Разворачиваюсь на полу, снося замахом ног Гурмана, кидаюсь к ножу, отпихнув ружьё в сторону, верёвка поддаётся туго, пугаясь бешеного взывания к Всевышним Силам, больше похожего на молитву Сатане. Узлы рвутся, Ланель хватает ружьё. Выстрел с расстояния в метр - падаю, в полёте успев метнуть нож. Шкура медведя, расстилающая передо мной и за моей спиной, ловит ещё одно тело.

От страха и ударившей в кровь огромной дозы адреналина боли не чувствуется. Поднимаюсь, придерживаясь за край стола. Кровь заливает мех на полу, трогаю раны – выходные отверстия есть, пули прошли насквозь. Хорошо. Если всё ещё стою на ногах – органы не задеты. Вероятно, за моими плечами чьи-то весьма немалые крылья закрывают меня от смерти.

Рву рубашку, крепко завязывая под ранами ткань. Наклоняюсь к Ланелю, щупая пульс. Забираю ружьё, проверяя наличие патронов.

Осматриваю помещение – Ренар где-то здесь и наверняка слышал выстрелы. Вряд ли это единственное огнестрельное оружие в охотничьем доме.

Подняв третью шкуру, нахожу искомое кольцо, тяну, открывая крышку ящика Пандоры. Из него вырываются кладбищенские демоны-хранители, за ними - трупный запах из разложений невинности и страха человеческих душ. Начинает мутить от осознания, в какой компании Хрупкость коротал прошедшее время. Будет чудом, если он не расстался с рассудком.

Спускаюсь по ступеням прогнившей насквозь лестницы, нахожу свисающую полоску лампы, дёргаю. Характерный щелчок и грязно-жёлтый свет освещает подвал: низкая, продолговатая вручную выкопанная яма.

Шумно сглатываю, подобрав с полки у лестницы фонарь. Включаю, с затаённым страхом заглядывая в первый тёмный угол. Ещё раз осматриваю всё помещение: деревянные балки, подпирающие пол первого этажа.

Взгляд натыкается на странного вида вертикальный брус, немного расходящийся внизу в ширину и резко сужающейся до нормального размера балки. О, Силы небесные, это же плечи. Кидаюсь в два прыжка, залетаю за балку, опускаюсь на колени. Дрожащими пальцами щупаю пульс на бледной шее, светящейся в этой тьме намного ярче тусклого света лампы и откатившегося фонаря. Мерный пульс.

Ласково провожу ладонью по щеке, смотрю до рези в глазах на острое лицо, замурованное в страхе, грязи и крови. Аккуратно приподнимаю футболку. Обилие ссадин, гематом, кровоподтёков, темнеющих засохшей кровью, вызывают приступ вины, с которым невозможно бороться или хотя бы дышать, только задыхаться и позволять рвать себя изнутри. Разодрав, когтистый зверь вины возвращает контроль руке - дрогнув, она выпускает край футболки, а я поднимаю взгляд к лицу искалеченной нежности.