Серый ангел (СИ)

Например, то, что на его территории растут очень большие, черного цвета грибы. Собирать их не разрешают, а едят их огромные черные псы. Кстати, с местных тут берут подписку о неразглашении условий их работы. В день им выдают по сто грамм водки или стакану “Каберне”, хотя радиацией там и не пахнет. Детвора до десяти лет уверена, что там оживляют покойников. Взрослые поговаривают, что там проводятся опыты по зомбированию людей, а территория охраняется не только солдатами с базы, но и свирепыми, специально выведенными собаками, говорят, они огромные и очень умные. Гораздо умнее, чем обыкновенные собаки.

Борис оторопело уставился на бармена.

— Откуда такая информация?

Я же бармен. Сюда много разных людей заходит, в том числе всякий сброд. Выпивка развязывает языки, и не все всегда следят за тем, слушает их кто-то или нет. А тебе это зачем? Решил написать репортаж? Так до тебя уже обо всем написали: и про лечебно-онкологический центр, и про отдел изучения аномальных явлений. Если не знаешь на что убить время — мой тебе совет: лучше сядь за какой-нибудь роман, глядишь, отхватишь еще одну премию. Спасибо, фратер, я приму твой совет к вниманию. О чем еще болтают в нашем Орбинске? Момент. — Роджер отошел к другому посетителю у другого конца стойки.

Через несколько минут он вернулся.

— Ты что-нибудь слышал о проекте “Маджестик — 12”? — понизив голос, спросил он.

Ну, как же. Сорок седьмой год. Штат Нью-Мехико. Первый задокументированый контакт с НЛО. Об этом не писал только ленивый. Почему ты спрашиваешь? По последним данным уфологов НЛО — это ангелы, мимикрирующие под влиянием достижений науки и техники.

Роджер оглянулся по сторонам и понизил голос чуть ли не до шепота.

Месяц назад в моем баре гуляли солдаты Международного дивизиона ООН, из тех, что охраняют Институт. Их срок службы здесь заканчивался, и они собирались на следующее утро лететь домой. Они здорово набрались в тот вечер и кое о чем спорили. Как я понял, спор произошел из-за того, что один из них сказал, что их “нечто” из “ангара-15”, того, в Нью-Мехико. Другой его сослуживец утверждал, что их “штука” не имеет к “Маджестику” никакого отношения и она откуда-то из этих мест.

— Не нравится мне это, — добавил он после некоторого молчания.

— Что именно? — спросил Борис.

— Вся эта мышиная возня вокруг летающих блюдец. Эти яйцеголовые умники не понимают, что такая “тарелочка” может быть инопланетным ящиком Пандоры. Мало нам своих проблем: ядерные бомбы, СПИД, загрязнение окружающей среды, так они еще в порыве своей идиотской любознательности втащат в наш мир какую-нибудь инопланетную напасть, которая окажется хуже всего вместе взятого, и от которой нас не спасет опыт всех предыдущих поколений. У нас нет иммунитета против этого.

— По-моему, ты все усложняешь, — сказал ему Борис.

— Старческая мнительность, — согласился Роджер. — Брюзжу по-стариковски.

Ну-ну, — сказал Борис. — Что еще? За неделю до твоего приезда у одного из местных “поехала крыша”. Совсем сошел с катушек. Пытался застрелить из ружья свою семью и, в конце концов, пустил заряд дроби прямо себе в голову. Его жена утверждает, что ее муж сошел с ума из-за того, что слишком много общался с психами. Говорят, в Институте самая большая психиатрическая больница в Европе, если не в мире. Правда, это нигде не афишируется. Короче, ничего конкретного, — сказал Борис. Я тебе рассказал о том, что знаю сам, — ответил Роджер. — Стоит ли в это лезть? Большей частью все это выдумки твоих мнительных соотечественников из числа обслуги Института. А я и не лезу, Просто так — интересуюсь. Ищу сюжет для своей новой книги. А то роман как-то не вырисовывается. Мне уже тридцать шесть лет, возраст более чем зрелый. Пора бы уже написать какую-нибудь нетленку, дабы увековечить доброе имя Ласалей. Ведь через лет сто о моих репортажах никто и не вспомнит.

Борис задумался. И действительно, сколько раз он пробовал написать что-нибудь серьезное — все впустую. Написав страниц тридцать-сорок, Борис быстро терял к этому интерес, и несостоявшийся роман отправлялся в стол, где ему и суждено было истлеть от времени. Жестокость, кровь и грязь воины казалась Борису более реальными, чем спокойный размеренный быт мирной жизни. Писать о мелких и суетных страстишках добропорядочных и законопослушных граждан, живущих вдали от взрывов и бомбежек, вдали от массовых расстрелов и газовых камер ему казалось скучным и глупым занятием.