Серый ангел (СИ)

А ведь ты псих, фратер, думал про себя Борис. Война и тебя доконала. Ведь ни о чем, кроме этой крови и грязи ты писать не можешь. Война въелась в тебя как ржа в железо и никакой водкой ее из себя не вытравишь. Такая жизнь противоестественна для человека, но и тебя без очередной порции адреналина начинает трясти, как наркомана во время “ломки”. И не живется тебе спокойно и не пишется о том, как Он любил Ее и Она любила Его, но была Ему неверна со всеми подряд. О том, как Он страдал и о том, как страдала Она. И о Ее метаниях от мужчине к мужчине, из постели в постель. Это читали и говорили бы “как это проникновенно”, потом поставили бы по этой книге фильм, а по этому фильму учили бы жить своих детей. Маразм! Может, ты и псих, Борис, но и остальные не лучше. Среди братии кинематографистов бытует такая шутка: “Для того, чтобы получить “Оскара”, надо снять фильм о безногом, слепом негре-иудее, транссексуале, нашедшем смысл мироздания между двумя половинками “гамбургера”. Эх! Написать бы роман о чистой светлой любви. Но как писать о том, чего не знал и не знаешь. А если и знал, то это было так давно, что успел все уже забыть. Несколько раз Борис садился за очередное литературное творение и несколько раз ловил себя на том, что пишет о самом себе. Имена у его героев были разные, внешность тоже, а место действия очень походило на родной Орбинск. Все как у Микки Спиллейна, американского детективного романиста. Главный герой, приезжает в родной город, где он давно не был, и тут с ним происходит… Вот тут у Бориса все стопорилось. Он просто не мог себе представить, что еще может произойти с его героем в мирное время в городе подобному Орбинску. Разве что с крыши на голову упадет кирпич. Может, плюнуть на все и писать так, как пишется, — размышлял Борис. — Писал же Ремарк о себе, и ничего. Каждый его герой нес в себе отпечаток его самого. Творческий человек должен пропускать все через призму собственного «Я». А иначе получится сухой бухгалтерский отчет. К тому же Ремарк не боялся повторяться. Но он писал о том, о чем знал не понаслышке. А что я знаю об обыкновенной жизни кроме праздного времяпровождения в барах да съема любвеобильных девиц в злачных местах. Но если я не могу писать об этом, значит, и эту жизнь я знаю плохо.

— Кстати, — прервал его размышления Роджер, — я думаю, МОССАД удовлетворит твое любопытство лучше, нежели отставной морпех.

Борис посмотрел через плечо, куда кивнул бармен. В бар входило генетическое недоумение под названием Изаксон. Никакой вековой печали в его глазах, свойственной потомкам Моисея не наблюдалось. Наоборот, они светились изнутри каким-то явно нездоровым весельем. На Бориса он налетел с очередным анекдотом:

Продают рыбу, живую, в бочке. Абрам спрашивает:

— А у вас рыба свежая?

— Ты чито, не видишь, она живая? — говорит ему продавец.

Абрам говорит:

— У меня Сара тоже живая, но не свежая.

Белокурый ангел разразился похабным плотоядным хохотом, Роджер выдавил из себя пару смешков, Борис даже не улыбнулся.

— Не смешно, — сказал он Фридриху, — старо, как моя жизнь. Лучше скажи мне, юный собиратель древностей, что ты знаешь об Институте?

— Об Институте? Чего там знать! Грибы, собаки, психи. Муть! Тоже мне: дом Эшеров, ха-ха. Жидо-массонское логово.

— А почему жидо-массонское? — недоумевая, спросил Борис.

— Книжки читать надо, — с чувством превосходства ответил Фридрих, — по большей части исторические. А история, как известно, говорит, что если где-то творится что-то непонятное, то в этом замешан Кац, Рабинович или Вайсберг.

Мир определенно сошел с ума, подумал Борис, самый ярый антисемит — еврей. Хотя этим сегодня вряд ли кого-то удивишь. Он повернулся назад и оглядел бар. Те же лица, что и вчера, и на них тоже выражение скуки. Интересно, — думал Борис, — у меня такое же выражение или нет? Хотя я то чем лучше? Скучающий журналист эпохи буржуазного застоя. А какого черта, собственно говоря, я скучаю. В конце концов, журналист должен проверять все версии. Есть повод взглянуть на восьмое чудо света под названием Институт, тем паче я его еще ни разу не видел.

Борис достал из кармана деньги и положил их на стойку.

— Ну, фратер, до встречи, — сказал он Роджеру. — Труба зовет.

— Далеко собрался? — бармен подозрительно взглянул на Бориса.

— Возникла кое-какая идея. Да и мне необходимо развеяться.

— Удачи. Только не нарывайся на неприятности — напутствовал его Роджер.

— Неприятности — мое второе имя, — задорно ответил Борис. — Но я буду осторожен.