Давно они здесь? — спросил Борис Роджера, мотнув головой в их сторону. Кто? Эти двое? С полчаса, не больше. Вот тот бугай никак не выпьет первую кружку. Мне кажется, он на тебя смотрит как-то нехорошо. Ты не знаешь почему? Ведь я же унтерменш — недочеловек, — сказал Борис, — мое присутствие их просто оскорбляет. Ты что, не любишь немцев? — спросил его Роджер. Я и себя-то не люблю, а таких штурмфюреров тем более. Что касается немцев, то мой прапрадед был поволжским немцем, у меня в роду только что цыган нет. Так что моя нелюбвь никак не зависит от национальной принадлежности. И вообще, такого филантропа, как я, еще поискать надо. Кстати, о филантропии: тебя тут спрашивал один тип, — сказал Роджер. Что за тип? — спросил Борис. Раньше я его здесь не видел. По внешнему виду какой-то бродяга, “bomch”.Бомж, — поправил его Борис, — А чего он хотел от меня — не сказал? Нет, — ответил Роджер, — Я ему сказал, что ты уже ушел и не знаю, вернешься ты или нет. Я спросил его, что тебе передать, но он ответил, что зайдет попозже. Ну, тогда ладно, я пошел домой, — сказал Борис, — Если кто будет меня спрашивать — номер моего телефона не давать. Возникли кое-какие идеи, хочу поработать. Хотя мой телефон не такой уж большой секрет. Внезапный приступ вдохновения? — спросил Роджер. Что-то вроде того. Ну, пока. До завтра.
С этими словами Борис, вышел из бара, шагнув в душную темноту.
На следующее утро Борис решил нанести визит в комиссариат полиции. Благо у него имелся повод: вчерашнее нападение двух типов возле Института. У известного журналиста вполне может быть много врагов. Это хороший предлог прояснить некоторые слухи. Хотя Борис практически был уверен, что все они беспочвенны. А Жоркины подозрения и страхи можно было объяснить его излишней впечатлительностью и ежедневными стрессами — неизменными спутниками современного бизнесмена.
Большое здание комиссариата оказалось практически пустым. Ни задержанных правонарушителей, ни суровых детективов в мятых гражданских костюмах с выпирающими из-под пиджаков наплечной кобурой. В общем, ничего такого, что обычно показывают в полицейских сериалах. В фойе за стойкой дежурного сидел юнец в полицейской форме и играл сам с собой в шахматы. Глядя на него, можно было предположить, что он пришел сюда вчера прямо из-за школьной парты. Одет он был явно не по уставу. Мятый галстук валялся тут же на столе, а форменная рубашка была расстегнута до середины его юношеской безволосой груди. Взъерошенный чуб обвевал скудный поток теплого воздуха, который гнал старенький жужжащий вентилятор. На черных казенных телефонах лежал легкий трех-четырехдневной слой пыли.
Добрый день, — поздоровался Борис, — Где все? На ограблении века?
Полицейский заворочался на месте, преодолевая земное притяжение и неспеша поднялся навстречу Борису. Стул под ним жалобно заскрипел.
Стефан и Лоран в патруле. Сандуца в отпуске, а у Христофора рожает жена — очень буднично, как своему, объяснил полицейский. Я бы хотел увидеть комиссара, — сказал Борис, несколько удивленный таким демократичным порядкам. — Он у себя? Второй этаж. Там есть табличка. Вы его не предупредите, что я иду? — спросил Борис. Зачем? — на этот раз удивился полицейский. — Можете идти просто так. Шеф не любит официальщины, он у нас демократ.
Борис поднялся наверх. В длинном коридоре лишь на одной двери висела единственная табличка: “Комиссар полиции С. Морару”. Борис постучал. В ответ раздалось неясное ворчание, похожее на разрешение войти, что Борис и сделал.
Кабинет комиссара полиции представлял яркий контраст общему стилю здания, дышавшего патриархальной тишиной. Кондиционер обдувал приятной прохладой. Мебель, ковровое покрытие в духе ультра-модерн, огромный экран домашнего кинотеатра и мягкий свет, льющийся с потолка — все это прекрасно гармонировало с друг другом. Из общего стиля выбивался лишь сам хозяин кабинета и огромное кожаное кресло, в котором он сидел. Вид у шефа местной полиции был такой же затрапезный, как и у его подчиненного, который сидел внизу. В общем, хозяин кабинета принадлежал этому зданию, а сам кабинет — нет. На столе перед комиссаром была расстелена мятая газета, на которой лежала разодранная вобла и стояла початая бутылка пива. Сам шеф местной полиции напоминал швейцара в отставке. Видимо некогда по-гусарски торчащие в стороны усы теперь обвисли, мундир, хоть и был новеньким, имел какой-то засаленный вид.
Господин Ласаль! — шумно приветствовал его комиссар. — Рад вас видеть в моих владениях. Прошу вас присаживайтесь.
Сам хозяин кабинета, обладая комплекцией и грацией бегемота, поспешил встать, чтобы оказать посетителю подобающий прием. Казалось, он весь лучился радушием и дружелюбием.