«Смотри, что я могу. Я многое могу. А вместе мы легко одолеем и этих двоих, и других, которых достаточно встретится на твоём пути. Ты просто не знаешь, что ещё тебя ждёт».
«Нет, неведомый. Честь превыше даже победы. Я уже потеряла многое там, на холмах, но больше не потеряю».
«Но ты погибнешь! Твой хозяин погибнет! Весь мир, может быть, погибнет из-за тебя!»
«Akhari, неведомый. Судьба. Всё имеет начало, всё имеет конец, а честь дороже жизни».
На Шаарту обрушилась вспышка ярости – слепой, горячей, неистовой ярости. Как смеет какая-то смертная перечить воле высшего существа, как она смеет возражать!.. Орка поняла, что уговоры кончились, сейчас Голос надавит по-настоящему.
А в следующее мгновение мир исчез.
Интерлюдия 4
Скьёльд стоял на краю узкой долины и вглядывался в сгущающиеся сумерки. Кругом громоздились складчатые скалы, упирались в небо чёрные пики елей, упрямо карабкавшихся по склонам. Внизу, в долине, по берегам горной речки тянулись лиственные рощи, и там, среди теней и сумрака, тускло мерцал огонёк одинокого жилища. Там Скьёльда ждали… должны были ждать.
Маг в задумчивости потёр татуированную макушку, где синий и красный драконы свились в кольцо, и зашагал вниз по крутому косогору.
Свиток, из-за которого он отправился сюда, остался, разумеется, в Араллоре, под приглядом Кора Двейна и Соллей.
Свиток этот, принесённый названой сестрицей из Путевого дворца, напомнил Скьёльду один давний случай. Некогда в юности – бывшей так давно, что магу порой казалось, что всё это неправда, – Скьёльд подрабатывал писцом у одного книготорговца. Тогда ему случилось переписывать рукопись придворного повара, полную рецептов изысканных кушаний и советов по подаче блюд, призванных поразить и удовлетворить самый утончённый вкус. Скьёльд, привыкший к простой и дешёвой пище, переписывал её как сказку, ибо понятия не имел, ни как выглядит половина упоминаемых ингредиентов, ни каковы они на вкус, ни где их можно купить. «Взять четверть унции русалочьих язычков, вяленых в масле с травами, четверть унции жемчужных колечек, ещё пол-унции копчёных морских серёжек да унцию синих слизнявок, потушить оные вместе с каплею чёрного уксуса, запустить в них живых писклявиц и начинить утробу рыбы-молнии, зашив её хорошенько…» Скьёльд тогда подумал, как же, наверное, королевский повар отличается от повара в той таверне, где он раз в день покупает себе горячий обед. Он даже не считал нужным пояснить то, о чём писал, словно это было всем известно.
То же самое Скьёльд мог бы сказать и про тех, кто оставил им свиток. Но с ними как раз всё понятно – подобные сущности не снисходят до объяснений чего-либо презренным смертным, они лишь повелевают, карают или милуют. В свитке они изложили основу, принцип, идею; как её реализовать – пришлось думать самим.
Вот потому-то он сейчас спускался в затерянную в горах долину в этом ничем не примечательном и пустынном мирке.
Свет горел в окнах хутора, стоящего на невысоком холме среди густого сада; дом окружала основательная каменная ограда, за ней на разные голоса заливались псы. Ворота, крепкие, окованные железными полосами, были наглухо заперты.
Однако его ждали.
– Кто идёт? – протяжно крикнули со двора, едва маг приблизился к воротам.
– Моё имя Скьёльд, чародей Скьёльд! Хозяин должен меня ждать!
Спустя несколько мгновений скрипнул засов, и отворилась – нет, не массивная воротная створка – неприметная калитка в заплоте; если не знать, где она, так и не увидишь. Выглянул привратник, в кожаных латах, в шлеме, вооружённый бердышом, кто-то за его спиной высоко держал факел; псы где-то рядом ярились на привязи. Привратник окинул Скьёльда подозрительным взглядом, нашёл какие-то, лишь одному ему известные приметы и кивнул:
– Проходи, добрый человек. Не серчай, что без должного вежества встречаем – места тут дикие, магии почитай что нет, на одну сталь только надежда.
Скьёльд прошёл. Через просторный двор – в дом, приземистый, каменный, с небольшими окошками, забранными узорной решёткой, с массивной дубовой дверью. Не дом – крепость!
В хорошо натопленной зале его ожидал накрытый стол – накрытый по всем правилам здешнего гостеприимства, с пивом и сквашенным молоком в жбанах, с ломтями варёного мяса и ячменного хлеба, с мочёной ягодой и козьим сыром. Из-за стола поднялся сам хозяин – тот, кого Скьёльд до сих пор лишь слышал в осторожной мыслеречи, но ни разу не видел. Он оказался под стать дому и своему столу: невысокий, кряжистый, как дуб, череп выбрит, только с темени спускается на спину затейливо заплетённая коса; лицо с грубоватыми чертами и широкие ладони – в белых росчерках старых шрамов, и не все эти шрамы оставлены остро наточенным оружием. Есть и похожие на следы чьих-то зубов… Одет в простую рубаху и кожаный жилет поверх, наверняка скрывающий перевязь с метательными ножами; на поясе – кинжал с эмалевой рукоятью.
– Здрав будь, чародей Скьёльд! – пробасил хозяин, отвешивая небрежный поклон.
– Здрав будь и ты, почтенный Эхмер. Рад лицезреть тебя во плоти, в твоём доме.
Почтенный Эхмер махнул рукой: