Северный лес

Умывшись в ручье, она села на берегу и уставилась на машину, словно одним своим изумлением могла что-то изменить. На ее банковском счете лежало триста пятнадцать долларов. Она готова была добираться до лаборатории пешком, лишь бы не обращаться за помощью к родителям, которые совсем недавно, когда ей отказали в гранте, (опять) спросили, не считает ли она, что пора избрать другой карьерный путь. Об аварии придется сообщить в дорожный патруль, но у нее как назло просрочены права, а поменять их она не успела.

Марку она тоже звонить не станет. Они расстались после того, как обычная беседа о науке переросла в нечто иное и Марк заявил, что спасение некоторых деревьев – ясеня и тсуги, например – требует слишком много ресурсов. Он изучает ясень и должен его любить, поэтому для нее всегда было загадкой, как можно так спокойно прочерчивать на карте неумолимое наступление ясеневой изумрудной узкотелой златки, уничтожающей насаждение за насаждением. Когда их спор только начался, она подумала, что Марк, наверное, сам себя не слышит, не понимает, как аргументы в пользу того, чтобы не мешать природе (или болезни как природе), звучат для человека, который с семи лет живет с диагнозом “диабет” и зависит от инсулина. Его позиция по поводу златки не была такой уж редкой и лишенной смысла. Норе просто хотелось, чтобы Марк представил себя на ее месте, заверил, что говорит не о ее

болезни.

Но он так рьяно отстаивал свою точку зрения, что Норе вспомнились мягкие наводящие вопросы Лус, с которой она не виделась уже много лет. Интересно, а не кроется ли тут что-то еще? Интересно, почему вы решили упомянуть об этом сейчас?

Когда она все это выложила, Марк сказал, что она спятила. Признай он хотя бы, что с принципом “выживает сильнейший” не все так просто и однозначно, ей и этого было бы достаточно. Но нет. Она совсем спятила и не слушает его.

Вот только она не спятила и слушала очень внимательно. Они ведь в последнее время думали над тем, чтобы завести ребенка, и обсуждали генетические риски, связанные с разными типами диабета. Три недели он не затыкался по поводу сраных златок, и в конце концов она сказала, что им нужно взять паузу.

Однако сейчас было не время на этом зацикливаться. Слава богу, подумала она, слушая призрачную трель лесного дрозда, что у человека есть пирамида потребностей, – ей хотелось есть. Всю неделю она жила на сэндвичах с арахисовой пастой и джемом, но хлеб закончился еще вчера, и, кроме таблеток, повышающих сахар в крови, у нее ничего не было.

Нора встала. Ближайшим городом был Оукфилд, она не раз проезжала мимо, когда ездила в экспедиции, но никогда там не останавливалась. Так себе местечко, зато можно будет купить еды и позвонить в лабораторию – попросить кого-нибудь за ней приехать – или узнать расписание автобусов. Она сложила спальник и пристроила его на берегу, затем надела рюкзак и стала пробираться по шраму, оставшемуся в склоне от машины, сквозь раздавленные папоротники, примятые кусты барбариса и поломанные молодые березки. На дороге, все еще слегка раскисшей после дождя, о вчерашних событиях свидетельствовали виляющие следы шин и глубокие отпечатки медвежьих лап. Вот бы у нее работал телефон, хотя бы ради камеры. На курсе зимней экологии она любила показывать студентам следы животных, которые складывались в историю: олень, остановившийся обнюхать папоротники под снегом, белка, чья жизнь оборвалась в когтях совы. Новое фото отлично дополнило бы коллекцию: “вольво” 97 года выпуска, медведь.

Между тем ручей внизу мелодично плескался о покореженный капот.

Ее нынешнее исследование в области весенних эфемеров выросло из интереса к сукцессии в целом – механизмам, за счет которых одни природные сообщества сменяют другие. Стоило научиться определять деревья, и она начала понимать, как сильно они меняются. Лес, куда она забрела зимой с томиком Миллмана, отличался от леса, выросшего на месте пастбищ, где паслись овцы, дававшие шерсть на куртки и носки для студентов, а тот отличался от леса, стоявшего когда-то на месте теперешних полей. Исследуя эти различия, она лучше понимала окрестные леса, только теперь ее понимание, точно кинопленка, простиралось во времени. Разумеется, ее задача была куда сложнее, чем определение видов. В те краткие счастливые моменты, когда ей удавалось представить великую кинокартину лесного пути, она чувствовала себя предсказательницей с хрустальным шаром.