Северный лес

Конечно, обычно он искал монеты, мушкетные пули и пряжки. Кто бы ни открыл ему дверь на этот раз (а покуда из его памяти не изгладился образ Агнес, махавшей на прощанье, можем ли мы упрекать его в том, что на месте “кого-то” он воображал одинокую вдову, возможно даже интересующуюся историей, у которой есть старая коллекция пуговиц, достояние покойного мужа, не хочет ли он взглянуть?), – словом, кто бы ни открыл ему, он просто скажет, что ищет клад. А когда наткнется на человеческие останки, воскликнет: “Ого, вы только посмотрите! Кажется, у нас тут труп!” Разумеется, такие вещи регулируются законодательством и придется звонить в Археологическое управление (уже с торжеством!), но об этом он подумает позже. Кости он им отдаст.

На деле никакой “объяснительной” не потребовалось. Когда старый и, да, разлапистый дом показался в конце дороги (по-прежнему желтый!), Моррис сразу понял, что там никто не живет. Мокрая бурая трава устилала подъездную дорожку и площадку перед домом, торчала из-под крыльев и крыш двух заржавелых машин. Многие окна в доме были разбиты. В зияющей дыре в крыше болтался провисший брезент. Под двумя ореховыми деревьями прыгали юнко. Из машины Моррис вылез под вопросительные взгляды странствующих дроздов.

В качестве путеводителей он прихватил “Слово в неволе” и “Тру-крайм!”, хотя к тому времени уже знал их как Священное Писание. Сомнений быть не могло! Вон, сбоку от двери то самое окно, из которого на доблестных мужей Оукфилда недоверчиво взирало “старушечье лицо”. (И даже “бледно-голубые занавески” на месте!) Вон коновязь. Вон там (он заглянул в окошко гостиной) диван, старые чучела. А в сорока шагах от дома – поляна, проплешина в лесу, поросшая тонкими деревцами и серым заплесневелым ваточником, та самая – иначе и быть не может, – где Данн и K° обнаружили останки.

Моррис планировал лишь разведать обстановку, но, оказавшись на месте, не мог устоять перед возможностью пустить металлоискатель в ход. Он достал из машины новехонький “Наутилус” и надел наушники. Покрутил колесико дискриминации, просто чтобы приноровиться к новой модели. Добротная малышка, крупновата, но без утяжеления такой высокой дискриминации металлов не добьешься. Моррис нежно похлопал ее, и в знак благодарности она свистнула, как лесной дрозд. Кто-то там, наверху, на его стороне. Мириам? Неужто старушке стало совестно за выходку с Рудольфом? После ее смерти он месяцами просыпался по утрам с ощущением, будто она лежит рядом. Галлюцинации после тяжелой утраты – явление распространенное и совершенно естественное, сказала Рейчел. Точно, ответил Моррис, галлюцинации

, хотя не сомневался, что это ее призрак.

Где-то с час он беззаботно выписывал зигзаги по участку. Снова и снова прибор мурлыкал. Сигнализировал о новой находке чуть ли не каждые два шага. Монеты, старые гвозди, медная проволока. Затем зашелся в тремоло: обойма кисти, тюбик краски. Кто-то наверху точно на его стороне.

И все-таки ни одному ангелу-хранителю, сколь бы могуществен он ни был, не подвластна погода в Массачусетсе в ноябре. Зарядил дождь. Компания “Наутилус” хвасталась, что их флагманская модель водонепроницаема, но Моррис не любил испытывать судьбу.

Он вернулся к машине и остановился послушать пение красного кардинала. Ему не терпелось сообщить новость остальным. В Обществе не происходило ничего столь захватывающего с тех пор, как Винс Смит нашел в подвале бабушки мужа своей кузины английскую соль в старинных жестянках. И использовал ее. Беда Морриса была в том, что поздняя осень, когда земля превращается в хлябь, а потом и вовсе замерзает, неподходящий сезон для раскопок. Что ж, останки никуда не денутся. Он допишет речь, а весной приедет снова.

А потом его отстранили, и вместо апрельского ужина вскладчину он выступил перед своим одиноким отражением в зеркале и портретом Мириам, затем принял нитроглицерин и лег в постель, а ранним утром приготовил ланч в дорогу и устремился к дому в лесу.

* * *

Весна перелицевала участок. Среди прошлогодних сорняков на подъездной дорожке росла молодая трава, каменную стену покрывал ярко-зеленый мох, с вершины горы красным шлейфом тянулись цветущие клены. Когда он открыл дверцу машины, птицы и белки бросились врассыпную, словно втайне от него встречались и сплетничали, а теперь поспешили по своим делам.

Ну и гвалт! Моррис на минутку остановился, размышляя о том, что обе его страсти заключаются не только в поиске малюсеньких сокровищ, но и в самом акте слушания. Острохохлая синица, белогорлый воробей, золотоголовый королек. Ни одной птицы не было видно, но он знал, что они здесь.

Следуя за парой кружащих в воздухе бабочек, Моррис обогнул дом и сложил оборудование на заднем дворе. На нем была его счастливая атласная куртка-бомбер с эмблемой “Ред Сокс”, но день выдался теплый и Моррис повесил ее на сучок. Дрозды, притаившиеся в ветвях деревьев, решили, что непрошеный гость не настолько опасен, чтобы прерывать из-за него пир, и один за другим спорхнули с веток и продолжили рыскать в траве.