Шатер отверженных

Кристина переводила взгляд с одного на другого, чувствуя себя зрителем драмы, которая обычно разворачивается только на экранах кино. Почему Мануэль так недоволен? Ему не нравится, что она будет выступать, – или то, что она будет выступать с Фьором?

Рядом по-прежнему стоял Дэнни и, похоже, откровенно развлекался, глядя на происходящее. Кристину это почему-то очень разозлило, и в ней мгновенно вскипела так хорошо знакомая ей по прежней жизни волна раздражения, с которым она не умела, а скорее, не хотела бороться.

– Тебе что, нечем заняться? – сердито бросила она шуту. – Или тут происходит что-то особенно забавное?

– Да не то слово! – осклабился Дэнни. – Но я тебя понял! – вскинул он руки в шутливом жесте капитуляции. – Ухожу, ухожу, не смею вмешиваться в разборки соперников!

И, прежде чем Кристина придумала, что ответить, уже был таков.

Мануэль продолжал сверлить Фьора мрачным взглядом, а Кристина, глядя на это, не знала, что делать. Хотелось разрядить ситуацию, но как это сделать, если она даже не понимает, из-за чего все началось?

К счастью, из-под купола донеслись первые звуки музыки, давая сигнал зрителям рассаживаться на свои места. Для циркачей же это означало финальную готовность.

– Мы с тобой еще поговорим, – недовольно бросил Кристине Мануэль, не сводя при этом уничижительного взгляда с Фьора, а потом развернулся и ушел. Широкие черные крылья эффектно трепетали за спиной.

– Не понимаю, что это с ним, – растерянно пробормотала Кристина, чувствуя странную потребность оправдать действия гимнаста в глазах Фьора.

– А я, кажется, понимаю, – едва заметно усмехнулся фаерщик.

* * *

Циркачи «Обскуриона» однозначно знали, как работать с черным цветом, – он создавал поразительное визуальное впечатление на арене! Продуманное освещение удивительно эффектно работало именно с черным цветом костюмов, а минимум цветных деталей и яркий реквизит выглядели на этом фоне особенно зрелищно. Черные костюмы позволяли циркачам сливаться с темнотой и возникать словно из ниоткуда, вызывая восторженные, а порой и немного испуганные ахи и вздохи у зрителей. Наконец, редкие белые детали костюмов, оказывается, служили и еще одной цели: когда на арене выступала сразу группа циркачей, они вставали в таком порядке, что белая отделка складывалась в единый большой сложный узор, который менялся по мере того, как артисты продуманно двигались по арене, и казалось, что ты смотришь в гигантский калейдоскоп. Эффект был просто ошеломительным!

Безусловно, доминирующий черный цвет был главной особенностью труппы «Обскуриона», но невозможно было не отметить и характерной особенности всех их выступлений: что бы ни показывали на арене, хоть номер акробатов, хоть полет воздушных гимнастов, хоть десятки обручей, которые крутили артистки, хоть поразительный по своей синхронности танец с веерами, все это делалось с тем же самым напором и даже агрессией, что и на репетициях, которые довелось увидеть ранее. Казалось, циркачи не столько выступали, сколько сражались с невидимым врагом.

«Да они и сражаются! – вдруг озарило Кристину, подглядывавшую из-за кулис. – Они сражаются за зрителей. И за себя».

Кристина бросила взгляд наверх, на небольшую платформу, поднятую над выходом из-за кулис. Там, скрытый глубокими тенями, восседал, словно верховный правитель, Джордан и внимательно смотрел сверху вниз на арену и на зрительный зал. Время от времени шальной луч прожектора задевал его очки-витражи, и тогда вокруг Джордана на миг вспыхивал ореол разноцветных искр.

Номера «Колизиона» после выступлений «Обскуриона» казались чужеродными вставками. Они ничем не уступали в зрелищности или мастерстве актеров, но все же настолько отличались по атмосфере и настроению, что зрители просто не успевали переключиться и настроиться на нужный лад. Как и прежде, Кристина видела всех светящихся зрителей в зале и не могла не заметить, что их свечение угасало куда быстрее на выступлениях черного цирка, чем на их. Да, как ни неприятно это осознавать, но Джордан оказался прав: без их помощи «Колизион» был бы обречен на массовые удаления.

Кристина оглядывала зал с нарастающей тревогой. Неужели город высшей категории сложности окажется не по зубам даже двум циркам, объединившим свои усилия? И почему именно на номерах их цирка такой провал?

Украдкой оглядывая артистов за кулисами, Кристина отметила, что никто из них не выглядел особенно обеспокоенным. Но они, наверное, не видели весь зрительный зал, как это почему-то удавалось ей, а только «своих» зрителей, как рассказывала ей Риона, и потому не могли оценить всей картины – и мрачных перспектив, которые она им сулила.

В антракте директор «Обскуриона» лично спустился вниз и о чем-то переговорил с Рондой. Он казался напряженным и будто излучал угрожающие вибрации, расходившиеся от него, как круги по воде. Впрочем, Кристина всегда их от него ощущала, но сейчас они были сильнее обычного.

Ронда после разговора раздала массу указаний разнорабочим своего цирка, а потом инструктировала о чем-то циркачей. При этом никому из артистов «Колизиона» не сказали и слова.