Нашей целью было старое кладбище – столь древнее, что я трепетал от множества примет незапамятных лет на нем. Раскинулось оно в сырой и глубокой низине, пышно заросшей густотравьем, мхом да диковинными ползучими сорняками. Там меня изводило наваждение, будто мы с Уорреном – первые за целые века живые существа, посягнувшие на здешнюю убийственную тишину. Из-за кромки долины сквозь зловонные испарения, словно бы источающиеся из никому не ведомых катакомб, проглядывала тусклая старая луна, и в ее бледных мерцающих лучах я различил отвратительную вереницу древнейших могильных плит, погребальных урн, кенотафов и склепов – сплошь осыпающихся, мшистых, испещренных подтеками и частично скрытых нездоровой растительностью. Первое четкое осознание собственного присутствия в этом омерзительном некрополе связано с нашей с Уорреном остановкой перед некой полуразрушенной усыпальницей, когда мы положили на землю какие-то вещи, что вроде бы принесли с собой. Только тогда я и обнаружил, что снаряжен электрическим фонарем и двумя лопатами, в то время как у моего спутника имелся такой же фонарь и переносное телефонное оборудование. Не обмолвившись ни единым словом – место и задача, похоже, нам были известны, – мы тут же взялись за лопаты и стали счищать траву, бурьян и нанесенную землю с плоского архаичного могильника. Обнажив всю поверхность, составленную из трех гигантских гранитных плит, мы отошли на некоторое расстояние, дабы обозреть кладбищенский пейзаж, и при этом Уоррен вроде как что-то вычислял в уме. Затем он вернулся к усыпальнице и, используя в качестве рычага лопату, попытался поддеть плиту, ближайшую к груде камней, что осталась от некогда возвышавшегося памятника. У него ничего не получилось, и тогда он жестом подозвал меня на помощь. Совместными усилиями мы в конце концов расшатали камень, затем подняли его и запрокинули набок.
На месте удаленной плиты возник чернеющий проем, из которого хлынул поток столь тошнотворных миазматических газов, что мы сразу отпрянули. По прошествии некоторого времени, однако, мы вновь приблизились к яме и на сей раз сочли испарения терпимыми. Свет фонарей упал на верхние ступеньки каменной лестницы, сочившейся непостижимой мерзостной сукровицей земных недр и заключенной в сырые, покрытые селитровой коркой стены. Я помню, что здесь Уоррен наконец заговорил, обратившись ко мне своим обычным бархатным тенором, на котором не сказалось устрашающее окружение:
– Сожалею, что вынужден попросить тебя остаться на поверхности, – сказал он, – но было бы сущим преступлением позволить спуститься туда человеку с такими слабыми нервами, как у тебя. Ты представить себе не можешь, даже после всего прочитанного и услышанного от меня, что мне предстоит увидеть и совершить. Это дьявольская работа, Картер, и я очень сомневаюсь, что без железной воли ее можно выдержать и затем вернуться живым и в здравом уме. Ни в коем случае не хочу оскорблять тебя, и, ей-богу, я был бы только рад твоей компании, однако ответственность до некоторой степени лежит на мне, и я ни за что не потащу комок нервов вроде тебя вниз, к весьма вероятной смерти или безумию. Поверь мне, тебе даже не вообразить, с чем
Эти слова, произнесенные с поразительной невозмутимостью, так и звучат у меня в ушах, и я прекрасно помню свои бурные возражения. Мне отчаянно хотелось сопровождать друга в эту могильную бездну, однако Уоррен был тверд и непреклонен. В какой-то момент он даже пригрозил отменить экспедицию, если я буду продолжать настаивать, – и угроза эта возымела действие, поскольку он единственный обладал ключом к цели. Все это запечатлелось в моей памяти, хотя теперь для меня и составляет загадку, что мы пытались там отыскать. Заручившись моим неохотным согласием, Уоррен поднял катушку провода и подготовил аппараты. По его кивку я взял один из них и уселся на старинное выцветшее надгробие поблизости от только что вскрытого проема. Уоррен пожал мне руку, взвалил на плечо катушку и исчез в этом неописуемом склепе. Какое-то время еще виднелось свечение его фонаря и слышалось шуршание провода, который он прокладывал за собой, но отсвет вскорости резко пропал – по-видимому, из-за поворота каменной лестницы, – а звук стих. Я остался в одиночестве, хотя и связанным с неведомыми недрами посредством магических жил, чья изоляционная оболочка зеленела в пробивавшихся лучах старой луны.