Шепчущий во тьме

А Мэтту, тому все это совсем не понравилось, и он настаивал, чтобы Овидий держался от острова подальше, но кэп был жадный до денег. И решил, что сможет скупать у туземцев те золотые слитки задешево и займется выплавкой золота. Так продолжалось много лет, и Овидий скопил уйму слитков, так что смог начать аффинажное производство в бывшем здании сукновальной фабрики Уэйта. Он не хотел перепродавать эти слитки в их обычном виде, потому как люди начали бы задавать ему вопросы: откуда, что да как… Но все ж таки членам его команды дозволялось время от времени брать себе по слиточку и втихаря загонять их из-под полы в разных местах, хотя с них брали клятву, что они будут держать язык за зубами, а еще кэп дозволял носить кое-какие из энтих золотых вещиц женщинам из своего клана, которые больше прочих были похожи на обычных людей.

Да… ну, году в тридцать восьмом – мне об ту пору было семь – Овидий увидел, что с того острова всех жителей как ветром сдуло, как раз между двумя его плаваниями. Похоже, на соседних островах прознали, что там что-то неладное творится, и взялись сами исправлять положение. Надо думать, они запаслись теми амулетами, которых морские твари ох как боялись… Бог его знает, они не оставили камня на камне ни на главном острове, ни на маленьком вулканическом островке, кроме тех каменных столбов, что были слишком большими, чтобы их свалить. Кое-где повсюду были разбросаны маленькие камушки – точно амулеты – с диковинными знаками на поверхности, вроде тех, что сегодня называют свастикой. Может, это и были колдовские знаки Древних. Да, всех людей с острова как ветром сдуло, и золотые слитки исчезли без следа, а канаки с соседних островов как воды в рот набрали – ничего не рассказывали, что же там произошло. Даже божились, что, мол, никаких людей на этом островке отродясь и не было.

Все это, понятное дело, повредило Овидию: его торговля быстро захирела. Иннсмуту тоже досталось, потому как в пору активного судоходства выгода перепадала не только хозяину корабля, но и команде. А тут – беда: рыболовство заглохло, а фабрики встали без работы. Большинство жителей Иннсмута к этим новым тяготам отнеслись смиренно и опустили руки…

Вот тогда-то кэп Овид и начал ругать людей за то, что ведут себя как покорные овцы и молятся христианскому богу, хотя он им совсем не помогает. И сказал, что встречал людей, которым их боги давали то, в чем те нуждались, и еще сказал: ежели команда крепких мужчин согласится его поддержать, он, может быть, сумеет убедить какие-то высшие силы пригнать нам косяки рыбы да отсыпать золотишка побольше. Ясное дело, те, кто служил у него на «Суматра Куин» и видел тот остров, сразу скумекали, о чем речь, да не больно-то им хотелось иметь дело с морскими тварями, о которых они были наслышаны. Но те, кто не понимал, что это значит, встали на сторону Овидия и давай спрашивать его, что он может сделать, чтобы направить их на путь новой веры, которая обернется выгодой…

Тут старик запнулся, что-то пробормотал и, впав в печальную задумчивость, умолк: его точно что-то испугало. Он нервно оглянулся через плечо и потом стал глядеть, как зачарованный, на темнеющий вдали риф. Когда я заговорил с ним, он не ответил, и я понял, что расшевелить его сможет только очередная порция виски. Безумный рассказ, который я только что выслушал, заинтересовал меня безмерно, ибо я подумал, что в нем скрыта некая аллегория, в которой реальные факты странной истории Иннсмута смешались с дикими выдумками изощренного ума и фрагментами туземных легенд. Я ни на секунду не поверил, что эта сказка имела под собой сколько-нибудь достоверную основу, и тем не менее рассказ старика заставил меня невольно испытать подлинный ужас – хотя бы потому что в нем упоминались диковинные украшения вроде той злосчастной тиары, которую я видел в Ньюберипорте. Возможно, орнаменты, покрывающие ту тиару, были созданы на некоем неведомом острове; не исключено, что все фантастические истории про клад выдумал не этот дряхлый пьянчужка, а сам старик Овидий.

Я отдал Зидоку бутылку, и он осушил ее до дна. Я подивился, как это в него влезает так много виски, ибо его громкий задыхающийся голос ничуть не осип, как это бывает с захмелевшими. Он облизал горлышко и сунул бутылку в карман, после чего начал кивать и бубнить что-то себе под нос. Я наклонился, чтобы расслышать хотя бы отдельные слова, и мне показалось, что я различил сардоническую ухмылку сквозь густые заросли седых усов. Да, он и впрямь старался четче проговаривать слова, и я разобрал почти все, что он шептал.