Шесть секунд темноты

Итак, Гамильтон отправил экспертов на исследование земель. Насколько я помню, они ответили, что там была нефть, но вероятность того, что ее хватит на окупаемость расходов на бурение – невелика. Вопреки их и моему советам, он вложил около двенадцати тысяч долларов. Гамильтону принадлежал пятьдесят один процент акций, а Баджеру – сорок девять. Растратив все деньги, но почти не получив нефти, Гамильтон покинул компанию.

А Баджер, тем временем, мечтал о миллионах. Полагаю, он почти сошел с ума. Он настаивал на том, что Гамильтон пытался завладеть всеми землями прежде, чем начать разработку. Нелепо, но Гамильтон так и не смог убедить его в том, что предприятие и в самом деле было убыточным. Баджер преследовал его все пятнадцать лет: он требовал вернуть ему земли и деньги. Но Гамильтон был щепетилен в деловых вопросах. Он наотрез отказался. Таков он был, и его нельзя в этом винить. Он сам инвестировал двенадцать тысяч долларов. Но, как бы то ни было, у Баджера появилась навязчивая идея, будто Гамильтон ограбил его, лишив богатства. Уверенность Баджера в этом росла и росла. Гамильтон пытался умиротворить его, но мания Баджера переросла в нелепые требования: недавно он заявил, будто Гамильтон должен заплатить ему двадцать пять тысяч долларов! Абсурдно, конечно.

Еще пару месяцев назад Гамильтон был снисходителен – он одолжил ему денег, зная что не получит их назад, и пообещал встретиться с ним. Но дикая брань этого человека подействовала ему на нервы, и на какое-то время он отказался встречаться с ним. Могу привести дюжину свидетелей, в основном адвокатов, они подтвердят, что Баджер не слушал советов и в их присутствии угрожал жизни Гамильтона.

Он вошел в комнату, и Гамильтон отпустил Дональдсона. И, джентльмены, если я когда и видел блеск безумия в глазах, то это был блеск в глазах Баджера. Он бессвязно бормотал и дико жестикулировал. Он проклинал Гамильтона худшими ругательствами. И Гамильтон разозлился. Он приказал ему покинуть дом. Тогда Баджер замахал руками и завизжал: «Ты извинишься! Ты попросишь прощения за это, пиявка! Тебе лучше заплатить, не то я убью тебя!».

Гамильтон встал. «Выметайся. И быстро!» – сказал он.

«Я убью тебя!»

«Выметайся!»

Баджер обернулся ко мне. «Вы слышали – я предупредил его! Вы слышали это!» – сказал он. «Баджер, не глупите» – ответил я, желая смягчить ситуацию. – «Навлечете на себя же неприятности».

Гамильтон обратился ко мне: «Денсон, это мое дело. Я сделал все, что было можно. Теперь я закончил с ним». Затем он вызвал Дональдсона, и Баджер ушел, причем достаточно смирно и не выкрикивая угрозы. Когда он вышел, Гамильтон рассмеялся. «Этим вечером он зашел слишком далеко. Я беспокоюсь за него», – заметил он. Затем мы оба забыли об инциденте, посчитав Баджера безобидным сумасшедшим, которого не стоит бояться. Вот и весь мой рассказ. Я ушел через несколько минут, до того, как появился Харрельсон. Я пошел в его пансионат, рассчитывая застать его там и упросить не ходить в дом Гамильтона. Но когда я туда пришел, его уже не было, и я выбросил события вечера из головы, пока не услышал о смерти Гамильтона и просьбе мисс Дюваль увидеться со мной.

Адвокат умолк и наступила тишина. Через минуту Холл нарушил ее, сказав:

– Рассказ совпадает с показаниями Баджера.

– Да, – согласился Кэролл. – Практически полностью. Чем дальше, тем яснее: только трое из четверых могли убить Гамильтона. Несомненно, что неправдив либо рассказ мисс Дюваль, либо этого парня Харрельсона. Мы знаем, что лишь один из них мог сделать это.

Раздался осторожный стук в дверь, и в ответ на приглашение Холла в комнату вошел сержант Ларри О’Брайан. В руках он держал две утренние газеты.

– Я решил взглянуть, что в газетах говорится об убийстве, сэр, – он протянул их Холлу.

– Спасибо, Ларри.

Мужчины столпились вокруг стола, на котором Холл разложил газету. Передовица в семь колонок гласила о сенсационном убийстве – заголовок был набран сорок восьмым шрифтом. Сыщики быстро просмотрели статью, и Кэролл улыбнулся.

– Баррет Роллинс умно поступил с репортерами, – заметил он, взглянув на вторую газету. – Ни слова ни о мисс Дюваль, ни о Харрельсоне.

Кэролл обернулся к О’Брайану:

– Оставил ли шеф Роллинс какие-либо инструкции насчет того, что сообщать газетчикам?

– Так точно, сэр. Он сказал, что никто не должен ничего говорить им про мисс Дюваль и про юного джентльмена, сэр. Хотя как по мне, так это все равно просочится в завтрашние вечерние газеты.

– А что насчет остальных? Нет ли здесь их имен?

– Только Хартигана, сэр. Имена остальных пока не известны широкой общественности.

– Хорошо! Храните молчание так долго, сколько сможете.