Шестерка Атласа

– Нагло. – А еще маловероятно. Париса пока еще не определила природу Далтона. Скромняга или хвастун? Позволил ли он беспечно увести себя в сторону или увел бы сам? Мысль о том, что он играет с ней точно так же, как она играет с ним, жестоко опьяняла. Париса развернулась к Далтону. – А что стало бы, захоти я тебя?

– Ты бы меня получила.

– И?

– И ничего. Вот и все.

– Разве я уже тебя не получила?

– Тогда тебе бы все это наскучило.

– Так ты игру затеял, значит?

– Играми я бы тебя оскорблять не стал.

Далтон опустил взгляд, и свет небольшой настольной лампы выгодно подчеркнул его царственные скулы. Он под всяким углом хорош, одобрительно подумала Париса.

– Что у тебя за теория? – спросил Далтон.

– Кого ты убил?

Оказавшись в патовой ситуации, они немного помолчали.

– Остальные, – заметил Далтон, прерывая неуютное напряжение, – хотят сосредоточиться на механике времени. Петлях.

Париса пожала плечами.

– Мне воссоздавать вселенную по кирпичикам смысла нет.

– Почему? Разве не в этом сила?

– Исключительно из-за того, что никто прежде этого не делал? Мне не нужен новый мир.

– Тебе нужен этот?

– Сила, – раздраженно ответила Париса, – которая потребуется на созидание, уничтожит все на своем пути. Магия даром не дается. Разве не ты это сказал?

– Занятно. – Далтон пристально посмотрел на нее. – Так ты согласна?

– С чем?

– С правилами Общества. С процессом элиминации.

– Со смертельной игрой на выбывание? Которая сама по себе оскорбительна?

– Но ты, смотрю, остаешься?

Она невольно скосила взгляд на свои записи.

– Я же говорил. – Улыбка Далтона стала шире. – Я же говорил. Даже зная правду, ты не отказалась бы.

– Кого ты убил? – спросила Париса. – И как ты это сделал?

Он выдернул у нее из-под руки листочек и присмотрелся к нему.

Париса вздохнула, припомнив его слова об интимности исследований. Значит, больше всего она нравилась Далтону уязвимой? Когда он получал от нее то, чего она давать не хотела? Чистейшее наслаждение или сокрытое знание.

– Память, – сказала она, и Далтон поднял взгляд. – Восприятие времени через память.

Он выгнул бровь.

– Путешествие во времени, – пояснила Париса, – это просто, если путешествуешь по чьему-либо восприятию времени. Возможно, – возразила она, предвидя его неспособность понять, – это будет не так интересно моим прямолинейным партнерам…

– Они изучают то, в чем специализируются, как и ты. Продолжай, – сказал Далтон.

– Это не так уж и сложно, – ответила Париса, удивленная, но не смущенная его отговоркой. – Умные люди на стимул реагируют быстрее, и получается, что умные переживают время быстрее, и его у них, возможно, больше. Разумность в некотором смысле это еще и болезнь: гений зачастую – это побочный эффект мании. Вероятно, у некоторых есть такой избыток времени, что они переживают его иначе. Также если время можно потреблять по-разному, то его можно и сохранять. И если бы у кого-то был избыток времени…

– Он смог бы путешествовать через свой собственный опыт переживания времени иначе, – подсказал Далтон.

– Да, – согласилась Париса, – по сути.

Далтон задумчиво прикрыл рот ладонью.

– И как бы ты измерила ум? Или, в данном случае, магию?

– Кого ты убил? – спросила Париса.

– Его не больно-то любили, – ответил Далтон, снова ее удивив. Она-то ответа не ожидала. – Не то чтобы это законный повод…

– Он был опасен?

Далтон наморщил лоб.

– Что?

– Он был опасен? – повторила Париса. – Для тебя или Общества?

– Он… – Далтон моргнул и слегка отстранился. – Не Общество решало, жить ему или умереть.

– Вот как? Хотя… Каждые десять лет они набирают шестерых кандидатов, зная, что одного элиминируют. Тебе не кажется, что они заранее представляют, кого пустят в расход?

Далтон снова моргнул.

И еще раз.

Его мысли подернулись дымкой и перестроились; приняли иную форму.

– Как ты его убил? – спросила Париса.

– Ножом.

– Устроил западню?

– Да. Небольшую.

– Как это по-римски.

– Нас сильно опоили. – Он устало почесал челюсть. – Не так-то просто взять в руку нож. Пусть даже мы знали, что этого от нас ждут.

Принуждение к чему-либо Парису не радовало.

– А если бы ты этого не сделал?

– Что?

– Если бы ты решил никого не убивать? – повторила Париса, а мысли Далтона снова утратили форму. – Тогда Общество вмешалось бы?

– Он знал, – произнес Далтон, но это был не ответ. – Он знал, что убьют его.

– И что?

– Он бы сам кого-нибудь из нас убил, если бы смог. – Пауза. – Вероятно, меня.

А, так вот откуда этот страх, ну, или хотя бы часть его.

Париса поправила Далтону челку.

– Впусти меня сегодня в свою кровать. Я просто изнываю от любопытства.

Простыни у него были кипенно-белые, гладкие, тщательно заправленные. Ей очень понравилось мять их.

Еще и еще.

Как-то она застала его в саду. Час был ранний, холодный и сырой. Далтон стоял на краю владений, спиной к особняку, обозревая бесцветный кизил.

– Англичане, – заметила Париса, – слишком уж романтизируют свои безотрадные зимы.

– Англофилия, – обернулся Далтон.

От мороза его щеки раскраснелись, как два ярких бутона, и она протянула к нему руки – согреть его лицо в ладонях.

– Осторожно, – предупредил Далтон. – Как бы я не принял это за нежность.