Шестерка Атласа

Возражений она дожидаться не стала. Уже по выражению на лице Эзры она поняла, что ответ ей не понравится. Хотелось просто собрать вещи, заорать и заплакать, потребовать… Одним словом, разосраться.

Однако Либби вымоталась и просто молча открыла дверь, уверенная лишь в том, что хочет уйти и позволить Эзре проводить ее взглядом.

О скоропалительном побеге Либби пожалела мгновенно. Не помешало бы хоть пальтишко накинуть. Дрожа в темноте, она прошла мимо пиццерии на первом этаже дома, в котором жила, посторонилась перед пьяным студентиком и посмотрела вперед – в сторону дома Нико. Определенно, это идея, но если она и знала того, кто не проявил бы сострадания – или от чьего сочувствия не было бы никакого проку, – то это Нико, не переносивший Эзру на дух.

Не говоря уже о том, что, если она пойдет к Нико, придется с ним обсуждать людей, которые ее навещали.

– Элизабет Роудс? – обратилась к ней женщина с акцентом жительницы Бронкса. Если бы не дорогой платок, которым она прихватила свои некрашеные волосы, Либби приняла бы ее за одну из активистов, пристающих на улице с намерением поговорить об окружающей среде, веганстве или об угрозах твоей бессмертной душе. – Не уделите ли минутку вашего времени…

Дрожа и прогоняя воспоминания, Либби направилась к станции метро.

И почему никто не предупредил о других организациях, которые попытаются их перехватить? Ладно, Атлас упоминал какой-то там Форум, но при этом забыл сказать, что на два дня кандидаты попадут под прицел вражеских вербовщиков.

Или это была некая проверка вроде той же инсценировки? Может, так испытывали их преданность?

– Мисс Роудс, вы наверняка задумывались об элитизме, свойственном самомý существованию Общества, – сказала женщина, представившаяся как Уильямс. – В вашей семье ведь больше никто магического образования не получал, так? Но вот что любопытно, – тихо размышляла она вслух, – не спасло бы Общество вашу сестру, если бы делилось своими знаниями?

Этот вопрос Либби и сама задавала себе сотни раз. Какое-то время из-за него даже спать не могла, особенно когда к ней только обратились из НУМИ. Мучительные и пагубные мысли никогда не менялись: если бы она только знала больше, или ее обучили поскорее, или кто-нибудь рассказал раньше…

За прошедшие годы Либби этот вопрос изучила вдоль и поперек, но ответ оставался неизменен.

– От дегенеративных заболеваний лекарства нет, – сказала она с мрачной уверенностью человека, знакомого с этим фактом не понаслышке.

Уильямс выгнула бровь:

– Правда?

В памяти непрошено всплыли слова: «Запрос отклонен».

Это определенно была какая-то ловушка. Проверяли Либби или нет, но в западню точно заманивали. Кто-то забавлялся с ее личной историей, манипулировал ею, однако Либби на это плевать хотела. Если она что и усвоила, работая бок о бок с Каллумом, так это то, что сильные эмоции не дают думать.

Либби возразила, мол, вины Общества в том, что капитализм утаил медитскую медицину от смертных, нет. Если бы у цен на магическую терапию было человеческое лицо, тогда ладно, она бы винила исследователей за сокрытие результатов работ. Но корпорации смертных и медитов все равно первыми наложили бы на инновации лапы, а семья Либби пошла бы по миру, решившись попробовать новый вид лечения.

– Выходит, ваша сестра заслужила смерть? – невыразительно спросила Уильямс.

Именно тогда Либби и захлопнула перед ней дверь.

Она уже несколько лет не говорила о Кэтрин. Даже с Эзрой.

Нет, Либби вспоминала о сестре время от времени, но думала о ней при этом как-то отстраненно и, стараясь не сойти с ума, почти не гадала, можно ли было хоть что-то предпринять. Совершенно посторонний человек, смеющий ворошить эту тему, поступал низко, и, конечно, Либби это совсем не понравилось. Особенно если учесть то, чего она, как ни старалась, найти не сумела.

Приложило ли Общество к этому руку? Они наверняка знали о Кэтрин Роудс, которую Либби в детстве называла Китти и которая по праву купалась в родительском обожании. Кэтрин, которая умерла в шестнадцать, когда самой Либби было тринадцать, зачахнув на больничной койке по прихоти не наделенного магией тела. Сотрудники НУМИ объясняли потом Либби, что ее способности, скорее всего, не развивались, пока не прошел стресс после гибели сестры. Кэтрин, говорили они, болела много лет, почти все внимание родители уделяли ей, и потому Либби не сумела бы сосредоточиться на своих возможностях, даже заметив их у себя. Теперь, сказали они, придется напрячься, если ей хочется догнать сверстников.

– А могла бы я сестру спасти? – спросила она, потому что задним числом вина выжившего грызла сильнее.

– Нет, – сказали ей. – Нет ничего, что обратило бы последствия болезни Кэтрин или хотя бы замедлило ее развитие.