Шестерка Атласа

– Они доставляют наслаждение мне, а я им.

– Это всегда мужчины?

Париса молча увлажнила языком губы и улыбнулась уголком рта.

– Большая часть женщин не столько любят своих избранников, сколько банально жаждут их одобрения и преданности, – сказала она. – Они в большинстве своем хотят, чтобы их ласкали, как никто больше не будет ласкать, и почти все они ошибочно полагают, будто для этого нужна влюбленность. – Она забрала бутылку у Либби. – Но стоит нам понять, что мы можем получить удовлетворение, не принадлежа кому-то, что можно прийти в экстаз без отношений, не быть во власти чужих слабостей, ошибок и неудач, множества невыносимых травм, как мы обретаем свободу, не так ли?

Либби не сразу заметила, что Париса убрала бутылку в сторону, ее отвлекла рука Тристана, коснувшаяся ее поясницы, и розовый аромат длинных, ниспадающих вуалью волос Парисы – так и тянуло до них дотронуться. На губах Парисы еще не высох алкоголь, бретелька шелкового платья, которую она так и не поправила, сползла еще ниже. В голосе Парисы слышалось приглашение – пряное, как абсент, и теплое, как потрескивающий в очаге огонь.

– Ты недооцениваешь свою силу, Либби Роудс.

У Либби перехватило дыхание, когда Париса придвинулась ближе, чуть не садясь на колени Тристану, и убрала волосы от ее щек. Либби не могла пошевелиться, а губы Парисы, такие теплые и мягкие, коснулись ее. Нежно и призывно. Было жарко, но Либби все равно слегка задрожала, а рука Тристана в это время поднималась все выше вдоль ее спины, осторожно минуя разрезы на свитере. Либби робко и легко поцеловала Парису в ответ.

– Ты меня дразнишь, – с легкой мукой в голосе прошептала, не отнимая губ, Либби.

Париса чуть отстранилась и взглянула на Тристана.

– Поцелуй ее, – предложила она. – Ей нужны доказательства.

– Отдуваться, значит, мне? – сухо заметил Тристан, и сердце у Либби заколотилось. – А я-то думал, ты все будешь делать сама.

Париса взглянула на Либби и мелодично рассмеялась.

– О, так ведь мне она не доверяет, – промурлыкала она и снова поиграла с кончиками волос Либби. – Да, я любопытна ей, но если возьмусь за дело, она просто встанет и убежит.

Она положила ладонь Либби на бок.

– Я не дразню тебя, – тихо сказала Париса. – Я бы с радостью тебя распробовала, мисс Роудс, – задумчиво проговорила она, и Либби снова задрожала. – Но все не так просто. Ты толковая, Либби. Ты сильная. Ты… – Париса снова легонько поцеловала ее, – достойна того, чтобы узнать тебя лучше, полнее и… – Она, замолчав, провела кончиками пальцев по внутренней стороне ее бедра. – И возможно, поглубже.

Слова, слетевшие с ее губ, поразили Либби.

Париса понимающе выгнула бровь и посмотрела на Тристана.

– Целуй, – повторила она. – Да как следует.

– А если она меня не хочет? – спросил Тристан, поворачиваясь к Либби.

Когда их взгляды встретились, Либби постаралась вообразить Эзру: такого взъерошенного и родного, Эзру, которого она когда-то любила. Либби старалась напомнить себе, что он дома и это она его бросила, но только заново испытала отчаяние, ярость и раздражение. Эзру, как она ни пыталась, представить не получилось.

Она видела перед собой только Тристана.

Либби беспомощно вслушивалась в биение своего сердца так же, как когда рука Тристана касалась ее груди, отражая пульс, что врывался потом обратно ей в грудь боем племенного барабана. Когда они с Тристаном остановили время. Вот в том-то и беда: здесь, в этих стенах она не принадлежала Эзре, не была его безделушкой, вещью или питомцем. Тут она от и до принадлежала себе. Она остановила время! Воссоздала загадку вселенной! Здесь она занималась тем, что ей нравилось, и у нее это здорово получалось.

Либби сама по себе обладала могуществом и не нуждалась в заботе Эзры. Не хотела ее.

– Придется сказать, чего ты желаешь, Роудс, – грубовато (видимо, от выпитого абсента), произнес Тристан. Или же дело было в том, что взглядом он уже раздел ее, целовал ее в воображении и зубами стягивал с нее трусики. Как будто он уже взирал на нее, лежа в изножье кровати, а ее бедра крепко сжимали его плечи.

– Я скажу или ты сама? – спросила Париса, тихо посмеиваясь и с пониманием взглянув на Либби. Костяшкой пальца она провела по щеке Тристана вдоль скулы, потом вдоль линии губ.

Либби не знала, что тревожит ее больше: мысли о Тристане или Париса, которая видит их и все равно считает, будто Либби не способна получить желаемое.

А чего она хотела?

Либби взглянула на Тристана и вновь ощутила тот легкий толчок, пульс, с которым остановилось время. Это было на нее непохоже: никогда она еще не отдавалась так полно инстинктам и эмоциям. Прежде она полагалась на мысли, не прекращая думать, без пощады к себе; то ли это влияла на нее потеря сестры, то ли она родилась такой. Либби постоянно металась между тревогой, дурными предчувствиями и страхом. Страхом бессилия, страхом неудачи. Страхом ошибиться, напортачить. Страхом того, что она – ребенок-разочарование, живущий вместо блистательной сестры. Она боялась постоянно, кроме моментов, когда спорила с Нико или когда ее касалась Париса. Или когда она слепо отдавалась Тристану.