Шкаф с кошмарами

– Во-во! Инопланетяне! Я тебе так скажу, по первости даже сам светлой памяти Авдей Светозарный не верил. Да чего там? Никто из нас не верил. Видано ли дело, чтобы зверь адский разум человеческий поработил? Чтобы приказывал людям, крестом осененным, православным, а те его, деспота, слушались? А вон, видишь, как! И больше тебе скажу: распинаюсь перед тобой, а сам в уме держу, а вдруг ты такой же? Что, если отвернусь от тебя, а ты мне зубами в загривок вцепишься? Такая себе… перспектива.

– Я не… – начал Виктор.

– Что «ты не»? – перебил Фома. – Мамой клянешься? Или сразу на Библии? Так те, кого мы сегодня огню предали, думаешь, они бы не поклялись, хоть матерью, хоть первенцем? Сечешь, о чем я? Вот то-то же… Когда души нет, можно и душою клясться.

– Ладно, хорошо, пусть так! – Виктор настолько разозлился, что готов был ринуться в драку. – Ну и режьте меня! Вешайте! Что мешает?

Он осознал, что повысил голос, когда на них начали поглядывать другие общинники. Стало совестно за нелепый подростковый максимализм. Виктор даже захотел извиниться, но не успел.

– Так на перо тебя посадить или петлю на шею – дело недолгое. Тут каждому второму человека убить что высморкаться. – Фома таки достал папиросу и теперь катал ее в пальцах, щедро сыпля на ботинки желтоватым табаком. – То есть раньше так было. Покуролесили мы в свое время, покуролесили. Теперь вот грехи замаливаем, службу божескую несем. Никому лишний грех на душу не нужен, и без того тяжело. Девяностые, паря, чтоб ты понимал. Тебе ж тогда, поди, лет пять было?

– Девять, – буркнул Виктор.

– Это, конечно, многое меняет, – кивнул Фома с таким тоном, что сразу становилось ясно – нет, не меняет. – Тогда, в девяностые, весь наш мир с ног на голову встал. То, что раньше хорошим считалось, вдруг стало плохим, понимаешь?! Эгоистом, единоличником, оказывается, следовало быть! Рвануть посильнее, куснуть побольше, жить послаще, а на всех остальных – да насрать с высокой колокольни! Вот и стали мы живоглотами. А первым из нас был светлой памяти Авдей Светозарный.

– Бред. Бред, бред! – Виктор схватился за голову, зарылся пальцами в волосы. – Что в вас такого? Почему они к вам лезут?

– Так чего проще? Знаем мы про них, вот и лезут. Они этого не любят, в тени живут, как мокрицы.

– Да тысячи людей ежедневно в блогах пишут про рептилоидов с планеты Нибиру, про жидомасонский заговор, про летающие тарелочки, и никого – никого! – не убили, не съели! Живут, как жили раньше…

– Ты не понял, Витя. Мы про них по-настоящему знаем. И что мало их, и что друг друга они не любят, и как людям голову дурят, и что серебра боятся… Мы много всякого узнали, прежде чем в леса ушли.

– А чего ушли? Воевали бы в городе…

– Ишь, лихой какой! Герилья по тебе плачет, Пламенный Че! – С этой фразой Фома одновременно и постарел, и помолодел в глазах Виктора, с таким мальчишеским озорством прозвучали слова из другой эпохи. – В городе за ними сила. Все менты, судьи, газеты, телевидение. Сами люди помогают, кто за мзду, кто по незнанию… а кто и в слугах у них состоит, есть и такие, да. Ну и, в конце концов, о мирном населении ты подумал?

– Что-то вы, когда разборки свои бандитские устраивали, не больно-то о мирном населении пеклись…

– Горько такое слышать, однако твоя правда. – Фома пожевал ус. – Только знаешь, что скажу тебе, Пламенный Че? Мы до встречи с демонами и мы после – это ведь совсем разные мы. Вроде те же руки-ноги, голова на месте, а мысли в голове уже другие. Там, может, отродясь таких мыслей не было никогда. Умел Авдей убеждать, уме-е-ел… Я все думаю, может, он сам немного колдун был? Так ему люди верили, на смерть за него шли! Представляешь? А уж после того, как увидали своими глазами, из чего мир состоит, так и вовсе его словно Боженьку почитать стали. Прости меня, Господи, за сравнения такие… Если б не его дар, мы бы тогда все там и полегли. И не разговаривал бы я с тобой сейчас. И не бился бы с демонами за души человеческие.

– «Там» – это где?

– О, это, брат, ей-богу, смешная история! Ей-богу! – хмыкнул Фома и неосознанно киданул «козу». – Ну, может, не совсем смешная… народу тогда полегло, с десяток добрых бойцов. Но занятная, чес-слово! Наша бригада тогда подминала под себя все, что можно и что нельзя. И вот на одном хмыре нашла коса на камень. По виду барыга, по повадкам – блатной, из старых, хрен разберешь, но очень крутой мужик попался. Савин фамилия, борзый, что твоя обезьяна. Зашел в Красноярск как к себе домой. Начал с бригад попроще, и там уже, кто под него ушел, а кто и исчез по-тихому. Ну и долго ли, коротко ли, стал бизнесы под нашей крышей щемить. Болезненно так дал по носу Авдееву самолюбию. И никакого сладу с этим Савиным не было. Несколько раз его убрать пытались, да все без толку. А скоро даже самые отмороженные за этот заказ браться перестали. Потому как, не ровен час, пойдешь на Савина, и поминай, как там тя звали. А после и вовсе слушок прошел меж своих, что Савин этот – оборотень…