Шмуц

Рейзл садится на кровать рядом с ним и принимается читать ему газету на идише. Он закрывает глаза, и она останавливается, но он тут же просит ее продолжать. Про ее сон он ничего не говорит.

Купленные джинсы

– В смысле ты не можешь?

– Я не могу.

– А что будет? – Сэм дергает одну из петель на запрещенных джинсах Рейзл. Джинсы настолько узкие, что от прикосновения Сэм Рейзл чувствует волну удовольствия там, где сходится шов, между ног.

Но приятное ощущение быстро превращается в стыд, и Рейзл делает шаг в сторону, изучая отражение Сэм в зеркале. Они заперлись в женском туалете на третьем этаже, чтобы Рейзл могла спокойно примерить джинсы.

– И вообще, – говорит Сэм. – Какое им дело, что ты носишь?

Сэм задает этот вопрос совершенно серьезно, и это забавно, потому что ее собственный внешний вид беспокоит ее так же, как любую религиозную девушку. Если не больше. У Сэм четыре оттенка черного лака для ногтей и еще больше черных теней. Рейзл ни разу не слышала, чтобы хасидская девушка жаловалась, что ее черная кофта и черная юбка не сочетаются, но для Сэм несочетающаяся черная одежда – страшный грех.

– Если тати это увидит… – Рейзл указывает на штаны, подчеркивающие все ее изгибы. – Он выгонит меня из дома.

– Ну и что?

Сэм глядит сурово. Ее брат ушел из дома в пятнадцать лет. Сэм и сама с тринадцати жила то в доме родителей отца, то где-то еще.

Бывают дни, когда Рейзл чувствует, что она готова. Что она может быть как Сэм – свободной. Надо взять три пары трусов – это минимум, говорит Сэм, чтобы можно было одну пару носить, когда другую надо постирать, и иметь в запасе еще пару на случай неожиданных месячных, и три – максимальный предел, потому что в рюкзаке должно быть место на футболки и толстовку плюс лифчик, и можно идти.

Она может жить на работе, пока не найдет другое жилье. Будет ждать в туалете, пока все не уйдут, а после ухода ребецин вернется в офис. Она может быть свободной. Может втыкать зарядку в розетку у стола, и пусть видео всю ночь льются на нее, как вода. Может смотреть что хочет на полной громкости.

Но она не уверена. Свобода – не шоколадный кокош или корица. Свобода – не рука сестры в ее руке. Свобода – не запах уваренного джема и не три уголочка из теста. Свобода – это не вещь. У нее нет свободы, чтобы ее выбрать или от нее отказаться. Освобожденная девушка входит в море скорби и неопределенности и никогда не причалит к земле. Никогда.

Но, возможно, она могла бы это сделать. Могла бы уйти. Некоторые уходили – все знают, как это бывает. Пропадает чемодан. Мать рыдает один раз и больше никогда. Имена сбежавших никогда больше не произносятся. Их имена исчезают, как пламя, залитое виноградным соком в Шаббат, – пш-ш, и все.

Родные больше никогда с ней не заговорят.

– Это не так трудно, как тебе кажется, – Сэм пожимает плечами. – Да и вообще, ты же сама купила эти джинсы.

Но Рейзл уже торопливо стягивает их, стряхивает с лодыжек. Джинса слезает с нее, как кожура, ноги чешутся, от соприкосновения с воздухом по коже бегут мурашки. Она хотела эти джинсы! Но она не может, не может надеть эти узкие синие ноги. Надо надеть что-то другое. Длинная шерстяная юбка свисает с двери кабинки – бесформенное воплощение ее прежней, – рядом висят плотные колготки, персиковые в свете ламп. Новая обтягивающая джинсовая кожа комом лежит на полу. Почему есть бекон проще, чем носить джинсы? Штаны ведь снаружи, а бекон внутри. Но именно от джинсов ее едва ли не тошнит.

Сэм смотрит, ждет, что увидит ее в джинсах. Даже молча Сэм может многое сказать Рейзл. Сейчас, например, Рейзл чудесным образом слышит ее голос у себя в голове: «Ты не будешь их носить?» – и понимает, что будет. Пусть и не сегодня. Рейзл чувствует себя голой, хотя обнажены только ее ноги. Ей стыдно, что Сэм увидит ее в колготах цвета плоти и простеньком нижнем белье. И ей стыдно разочаровывать Сэм. Рейзл застегивает молнию юбки и натягивает колготки. Аккуратно складывает джинсы и убирает их в рюкзак с ноутбуком.

Дверца туалета распахивается, входят три девушки, сетуя, как грубо было закрыться в туалете. Рейзл не успевает ничего сказать – Сэм уже ушла.

По Чьему слову все возникло

Профессор Старр объявляет, что для задания студентам надо будет объединиться в небольшие группы, и сердце Рейзл леденеет. Оценка будет зависеть не только от участия в обсуждении, но и от работы в группе. Как это относится к математике? Зачем это нужно бухгалтеру? Почему нельзя просто работать с цифрами, с друзьями в голове? Похоже, что самостоятельная работа – лишь малая часть пазла, который нужно собрать, чтобы освоить колледж.