Сикарио

Спали мы в небольшом сарае, пристроенном к фабрике, собиралось нас там человек сорок. Передней стены не было, две боковых и крыша, сзади стена печи, и когда там зажигали огонь, то внутри становилось тепло, очень тепло.

В другие дни мы жгли костры из остатков дров.

Рамиро имел обыкновение навещать меня по воскресеньям. Обстановка и обстоятельства не располагали к тому, чтобы поехать куда-нибудь покупаться или поиграть в футбол, еще у меня так сильно болела спина, что и шага ступить не мог.

Обычно Рамиро привозил с собой три буханки, две из которых мы обменивали на консервированные сардины или тунца, усаживались где-нибудь в уголке, раскладывали еду, и он рассказывал какое кино посмотрел в субботу или о чем пишут газеты.

То было очень грустное время.

Грустное и гнетущее. Погода стояла холодная, дождь лил как из ведра и я постоянно ощущал себя «не в своей тарелке», в не привычной обстановке. И сознаюсь, что иногда, и в это трудно поверить, тосковал по жизни в канализации.

В Боготе я вырос, кое-чему научился, так что иногда мог и блеснуть полученными навыками, там можно было сходить в кино, или, остановившись перед магазином, торгующим дисками, послушать кумбию и потанцевать. Там были автомобили на улицах, цветные рекламные плакаты, разные люди ходили вокруг, всякие лавочки, торгующие лепешками и пирожками, так что, когда вылезал снизу, от своих тараканов и крыс, на улицы города, то появлялось некоторое ощущение, что, вроде, как и живёшь.

Но на фабрике все выглядело так, словно было слеплено из глины.

Красно-коричневая грязь покрывала пол, стены, потолки, грузовики, включая людей. Когда ты мылся или стирал одежду, то вода окрашивалась в красный цвет, когда расчесывался, не получалось полностью избавиться от того мерзкого цвета, даже еда умела привкус глины, которая проникала всюду, иногда прямо в нос.

Люди вокруг были угрюмыми, мрачными, потому что когда на фабрике нечего было грузить, то и денег не платили, а когда появлялась работа, то к концу дня все возвращались настолько измотанными, что походили больше на отбросы, чем на людей.

С другой стороны, фабрика находилась в центре огромного пустыря, на расстоянии двух километров до ближайшего жилья и нужно было очень любить жизнь и все её радости, чтобы под проливным дождем пересечь это грязное болото, добраться до ближайшего поселка, выпить там пивка или купить сигарет, а потом вернуться. Когда дождь прекращался, то приходили шлюхи. В общем, вы можете себе представить, что за «дамочки» такие это были, которые приходили туда в поисках клиентов, где у людей денег-то не хватало на кусок хлеба или сил оставалось лишь забраться сверху, лечь… и все…

Настоящий ад! Жизнь «чиркалеро» – худшее проявление ада на земле.

Но, насколько я вижу, вы хотите, чтобы я продолжал рассказывать, не зависимо от того насколько грустно все это выглядит.

В самом деле, хотите написать про это книгу? Никакой повеселее темы не желаете поискать? Должно быть, в своей жизни вы повидали множество красивых мест на планете и знаете предостаточно забавных историй, но все равно приезжаете сюда, послушать про мои несчастья. Этого я понять не могу. Не продадите же ни одного экземпляра. Вряд ли кому понравится читать про подобные лишения, а тот, кому это может понравиться, то у него явно с головой не всё в порядке.

Кирпичный завод может изничтожить человека сильного, что уж там говорить про какого-то паренька, худого и слабенького, каким я был на то время и, в конце концов, оценив происходящее, Рамиро решительно заявил, что не вернется в город без меня.

Я с трудом мог передвигать ноги, от постоянного и сильного кашля у меня чуть все внутренности не выскакивали наружу и были дни, когда количество кирпичей разбитых превышало, те, что я умудрялся донести до печи.

Я спрятался в пекарне, за грудой мешков с мукой и просидел там целую неделю, отдыхая, наслаждаясь спокойствием и отъедаясь в своё удовольствие. Была, однако, одна проблема: когда хозяин подходил достаточно близко, приходилось с силой впиваться зубами в палец, иначе тот сухой и едкий кашель мог выдать меня.

Человек он был не плохой и Рамиро ладил с ним, но, все же, справедливо опасался потерять работу, если тот обнаружит, что его предприятие превратилось в госпиталь для «гаминов».

Нужду свою я справлял в ведро, которое Рамиро выносил по ночам, спал, когда никто не работал рядом, а хлеба съел столько, что мозг мой чуть ли не превратился в мякиш.

Но зато и поправился на несколько килограммов.

И это было совсем не трудно. Когда только-только вернулся с кирпичного завода, то от одного яблока меня раздувало так, словно я забеременел.

Вот тогда Пингвин и предложил напасть на автобус из Монсерат и, вроде как, он все хорошенько продумал, детально изучил: знал в каком часу садятся туристы, направляющиеся на фуникулер к Монастырю, и в каком месте нам нужно соскочить с него, чтобы добраться до леса, а затем до Двадцать Шестого шоссе, до того момента, когда водитель сможет заявить о нападении.