Силы и престолы. Новая история Средних веков

По горячим следам за Плано Карпини устремилась длинная вереница предприимчивых дипломатов и миссионеров. Примерно в то же время отправиться на восток поручили некоему Лоуренсу Португальскому (но после этого о нем больше ничего не слышали). В 1247 г. монахи-доминиканцы Симон из Сен-Кантена и Аскелин Ломбардский посетили в Персии монгольского полководца Байджу. В 1249 г. братья Андре и Жак де Лонжюмо отправились в Каракорум с подарками и письмами от французского короля и папы римского[631]. В 1253 г. в Монголию поехал еще один монах-францисканец, на сей раз для того, чтобы обращать в веру язычников (что считалось одной из главных обязанностей последователя святого Франциска)

[632].

Этот последний был фламандец по имени Гильом Рубрук, и он, так же как Плано Карпини, описывал все увиденное в путевом дневнике, намереваясь затем подать эти записки в виде отчета королю Людовику IX Французскому. Брат Гильом, в отличие от Карпини, пошел несколько иным путем: он начал путь из Константинополя, переплыл Черное море и высадился в торговом порту Солдайя – бывшей генуэзской торговой колонии, теперь захваченной монголами, где, однако, продолжали вести дела преуспевающие группы итальянских купцов. Он тоже встречался с западным ханом Бату и провел в его обществе пять недель, путешествуя вниз по Волге, после чего отправился в Монголию.

По пути внимание Рубрука привлекали те же странные монгольские обычаи, которые до этого замечал Карпини: грязь и бытовая нечистоплотность, сила и трудолюбие монгольских женщин, сложная система суеверий, социальное насилие и частые смертные казни, ужасный вкус кобыльего молока (которое многие христиане в Монгольской империи к этому времени отказывались пить из религиозных соображений), тяга к подаркам, смесь невежества и нездорового любопытства во всем, что касалось Запада (один собеседник Рубрука слышал, что папе римскому исполнилось пятьсот лет), всеобщий страх перед грозой, отвратительная всеядность, доходящая до поедания мышей, и пристрастие мужчин и женщин к странным прическам. Рубрук точно так же страдал от тягот дальнего путешествия и тоже провел немало времени, мучаясь от холода, голода, жажды и болезней. Однако он точно так же не собирался отступать.

Через два дня после Рождества 1253 г. Рубрук прибыл в ханскую ставку, расположенную прямо за стенами Каракорума. Город показался ему не слишком впечатляющим по сравнению с аббатством Сен-Дени и другими чудесами европейской архитектуры, но, несомненно, многонациональным и мультикультурным – в нем было 12 храмов, две мечети и одна церковь. Хан Гуюк умер, ему наследовал его двоюродный брат Мункэ. В остальном хорошие времена еще были в самом разгаре. Монгольская столица оставалась очень богатым городом и привлекала купцов и посланников со всех концов земли. Здесь никого не удивлял вид индийского вельможи, ведущего по улице цепочку лошадей, на спине у которых сидели борзые или леопарды. В городе даже проживала небольшая группа христиан с Запада: некий несторианин, служивший личным секретарем хана Мункэ, парижанин Гильом Бушье, работавший придворным ювелиром, англичанин Базиль, который говорил на множестве языков и много путешествовал, но, очевидно, находился в Монголии без всякой определенной цели, и добрая французская девушка Пакетта, которая попала в плен к монголам в Венгрии и теперь служила в их царстве кухаркой.

Хотя эта скромная дружеская компания несколько скрашивала Рубруку пребывание на чужбине, его миссия по обращению язычников в целом не имела большого успеха. Он много месяцев оставался в Каракоруме и не раз пытался лично проповедовать слово Христа великому Мункэ. Но, очевидно, его не воспринимали всерьез, и в конце концов в награду за свои труды он получил только нотацию от хана: отхлебывая большими глотками из чаши, тот принялся рассуждать о распущенности и недисциплинированности жителей Запада и их прискорбном несоответствии высоким стандартам Востока[633]

. Как все умные монгольские правители, Мункэ охотно перенимал и адаптировал лучшие аспекты культур народов, покоренных его армиями. Однако ничто не заставило бы его обратиться в сомнительную веру, не способную предъявить никаких доказательств своего самопровозглашенного превосходства. «Вам Бог дал Писание, а вы не соблюдаете его, – сказал Мункэ. – Нам же он дал прорицателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире»[634].