Синие погоны

После практики я решил вернуться в спорт, ну как Роки Бальбоа, уже стариком для спорта, но более чем на два месяца меня не хватило, конкуренция в спорте была уже неподъемной и те подростки, которых я с легкостью обходил на дистанциях, стали с такой же легкостью обходить на всех участках и меня. А в спорт решил вернуться как в привычную для себя зону обитания, где все понятно. Ничего не вышло, хотя я бросил курить, немного исхудал и повысил КПД, все было без толку и бесполезно. Поэтому надо было снова пробовать себя хоть как-то проявить в будущей карьере.

Тесть работал в прокуратуре и с моей просьбой он привел меня к начальнику областного отдела кадров. Сидя напротив этой начальницы, тучной женщины преклонных лет, чья прическа походила на последний шанс проявить себя перед лицом мужского пола, цветом синего угасающего пламени газовой горелки, она дала мне понять, что даже на общественных началах мне устройства не будет, поскольку моя фамилия ей незнакома. На этом участке своей жизни я стал страшно осознавать, что только родственные связи могут решить в правоохранительном мире все, но от тестя не хотел таких связей и быть ему должником. Так эта мечта и была похоронена.

Дальше была партийная работа, где я так же устроился на общественных началах в правящую партию. Интерес проявлялся во всем, порой своим наивным умишко я думал, что смогу работать в какой-нибудь администрации района. И с этой целью задался мужества получить партийный билет. Но и здесь все оказалось не так уж просто. Чтобы стать членом партии, нужно полгода простоять в рядах сторонников и тогда, если за тебя проголосуют, тебя вознаградят ничего не стоящим билетом. Работу в партии мне разложили так, будто я принял самое важное и лучшее решение в своей жизни, что это такой серьезный шаг на пути к строительству Единого государства, на который не каждый осмелится. Здесь и ответственность, и гордость, полная отдача и развитие. Но и тут, простояв в очереди за своим билетом, словно послушный пионер, в ожидании пожирая все уставы партии и зная все национальные и приоритетные проекты, выслушивая всех заумников по телевизору и в сетях глобальной паутины о работе партии, зная все фамилии депутатов и их биографии, и наконец, получив тот самый заветный билет и должность секретаря первичного отделения райкома партии, я снова разочаровался. Работа на деле не была той, о которой так твердили местные вожди, так сладко вербуя меня в свои ряды. Попросту нужно было присутствовать и отбывать место на никчемных собраниях, где заранее все решалось, митингах с держанием флага, да и взиманием поборов, тех же партийных взносов с членов партии своего района. Вот и все веселье. А нет, еще лишь раз мне удалось увидеть губернатора на одном из тех собраний, который со мной даже поздоровался, но поздоровались со мной и все, коль уж я стоял у входа как швейцар и встречал каждого из толстосумов-депутатов. На подобных собраниях, когда все участники рассаживаются, я стою с микрофоном поодаль у стены, чтобы в нужный момент подбежать к любому кто поднимет свою тяпку и задаст заранее выученный вопрос местному главе.

То, что понял в юности, так это то, что одним булки носи, чтобы тебя заметили и приняли на работу, другим подноси микрофоны ко рту и тащи флаги на митинги и тогда тебя примут… Такому не учили в институте, такому не учили родители, такому не учили в книгах Толстого и высоких материях в трудах великих мыслителей, такое есть только у Салтыкова–Щедрина в его истории одного города, но идеи подлизывания жоп изподтишка не для меня. Город прозябал, каждую зиму погода подрывала транспортный поток, крыши жилых домов, детских садов, город превращался в каток и место, где как в русскую рулетку играют жители, выходившие на улицы города под сосульки, высотой с два человеческих роста, зарплаты нищенские. Хотя трамваи, срок службы которых истек со времени совка, еще ездят, но машинисты чуть ли не на ходу производят ремонт на свой же счет, дорог нет, дорожные ямы глубиной по колено, а для приезда президента в правительство области тащили шикарный стол…из музея напротив. Это лишь самый верх айсберга, видимый для всех и только искренне любящий этот город может все же выдержать такое испытание. Я как раз и был тем самым, любящим свой город, именно в нем и хотел остаться. А то, что мне уже стукнуло двадцать два, говорило лишь о том, что будущее еще впереди. Это на большой теннис или футбол мне поздновато, а жить и найти достойную себе работу времени еще очень много. Но так я себя лишь оправдывал.